Собрание прихотливых сюжетов [«Капричос»], созданных в технике офорта Франсиско Гойей. Автор убежден, что критика человеческих заблуждений и пороков (хотя кажется, что это более свойственно красноречию и поэзии) может также быть предметом живописи; он выбрал подходящие для его произведения сюжеты среди множества сумасбродств и заблуждений, свойственных каждому обществу граждан, и среди предрассудков и пошлых обманов опирающихся на обычаи, на невежество или выгоду, именно те, которые он находил подходящими для насмешки и в то же время возбуждающими фантазию художника.

Цвет украшает живопись... он только делает истинные совершенства искусства еще более привлекательными.

Нет такого примера, чтобы крупный рисовальщик не владел бы колоритом, в точности отвечающим характеру его рисунка. В глазах многих Рафаэль не колорист. Конечно, он писал не так, как Рубенс или Ван-Дейк. Черт возьми! Еще бы!., он бы поостерегся!..

Те, кто считает, что все человеческие типы, существующие в природе, можно изображать в одной и той же манере, вступают, мне кажется, в противоречие с самой природой и ее творениями. Разве не показывает она пример величайшего разнообразия? И если она создала человеческий род приблизительно по одному образу и подобию, разве не меняла она до бесконечности цвета, черты лица? Разве дикарь похож на цивилизованного человека, испанец — на русского, англичанин — на француза, пассивный азиат — на деятельного европейца?.. И вы хотите, чтобы я, каждодневный свидетель тех изменений, которые происходят хотя бы только с моими соотечественниками, согласился принять для изображения тех, кого я вижу, стиль, чуждый их природе, стиль, достоинства которого я, правда, признаю и который мне служит мерилом, но которого я не нахожу во всем меня окружающем? Это все равно, как если бы мы стали придавать всем мужчинам в наших картинах одно и то же лицо, всем женщинам — одни и те же черты, одну и ту же красоту. Я не могу и не хочу видеть глазами других, их очки мне не подходят: я наблюдаю природу и стремлюсь изображать ее в самых привлекательных ее проявлениях. Но пусть мне покажут тех самых греков, которые позировали древним скульпторам, и я стану писать их с тем же воодушевлением. Однако разве дать всему искусству один общий образец — не значит заковать гений и связать талант, не значит обречь их творения на единообразие, не совместимое со свободой, которая должна поощрять их расцвет? Наконец, если Корнель и Расин создали бессмертные шедевры, разве следует из этого, что говорить и писать можно только александрийскими стихами?

Париж, 5 мессидора XIII года.

Божественное Правосудие неизменно преследует Преступление, которое никогда не ускользнет от него.

В уединенном глухом месте, скрытое покровом ночи алчное Преступление убивает свою жертву, завладевает ее золотом и оглядывается, не сохранилось ли в ней остатка жизни, который мог бы обличить его злодеяние. Безумец! Он не видит, что грозная Немезида, сопровождающая правосудие, подобно коршуну, бросающемуся на добычу, преследует его, вот-вот настигнет и отдаст во власть своей неумолимой спутницы. Таков сюжет картины, которая должна быть помещена в зале судебного трибунала департамента Сены.

Я хочу изобразить полководца и воинов, которые готовятся к битве, как истинные спартанцы, твердо зная, что они не выйдут из нее живыми; одни из них совершенно спокойны, другие сплетают венки, чтобы украсить себя для пиршества у Плутона. Я не хочу ни порывов, ни выражения страстей, исключая только героев, которые будут рядом с тем, кто делает на скале надпись: «Прохожий, скажи Спарте, что мы погибли за нее!..» В этой картине я хочу выразить то глубокое, великое и святое чувство, которое внушает любовь к отечеству. Поэтому и должен изгнать из нее все страсти, которые не только были бы здесь неуместны, но и нарушали бы священное настроение... Мой Леонид будет спокоен, он с тихой радостью будет думать о славной смерти, которая уготована ему и его собратьям по оружию. Теперь вы должны понять, каким будет исполнение моей картины. Я хочу избегнуть тех театральных поз и выражений, которым наши современники присвоили наименование выразительной живописи. В подражание античным мастерам, которые всегда выбирали мгновение, предшествующее перелому в сюжете или следующее сразу же за ним, я напишу Леонида и его воинов спокойными, еще до сражения уверенными в своем бессмертии.