Читая и обдумывая «битву в пути»

Читая и обдумывая «битву в пути»

На каждом новом этапе своего развития советская литература приобретает, естественно, новые качественные отличия, и вместе с тем качественно иными в той или иной мере становятся и задачи, встающие перед писательской мыслью. Этим не отменяются, понятно, ни унаследованные от прошлого изобразительные средства, ни те идейно-художественные принципы, которые разрабатывались нашими писателями на протяжении сорока с лишним лет. Наоборот, они сохраняют всю свою животворную силу. Но, разумеется, достигнутое и найденное на предшествующих этапах литературного развития не может быть использовано без творческого углубления и обновления, не может быть попросту приложено к новым темам, к новым сюжетам, характерам и типам, которые приносит с собой быстро изменяющаяся действительность. Как говорил еще Гёте, «новые времена — новые птицы, новые птицы — новые песни».

Сейчас литература наша вступила в новую фазу своего существования, отмеченную особенно острым интересом к современности. Этот творческий интерес вызвал к жизни ряд талантливых произведений, в короткий срок завоевавших большую популярность и свидетельствующих, с одной стороны, о крупных успехах наших писателей в овладении темой (и проблематикой!) современности, с другой — о серьезных трудностях, для преодоления которых необходимо затратить немало творческих усилий.

Из произведений на современные темы роман Галины Николаевой «Битва в пути», как мне кажется, объект чрезвычайно благодарный и поучительный для критического исследования. Он активно будит мысль читателя широтой и богатством жизненных наблюдений, многосторонностью и интенсивностью художественного поиска. Но, говоря так, я вовсе, конечно, не собираюсь утверждать, будто роман Г. Николаевой можно рассматривать как своего рода эталон произведения о современности. Нет, в романе этом имеется довольно много погрешностей, довольно много существенных, бросающихся в глаза недостатков. Однако, на мой взгляд, даже самые его недостатки являются весьма показательными, наталкивающими подчас на плодотворные раздумья. При всех тех оговорках и критических замечаниях, которые вызывают те или иные образы или сюжетные линии «Битвы в пути», книге этой, несомненно, должно быть отведено заметное место не только в писательской биографии Г. Николаевой, но и в литературном процессе последних лет.

 

Часть коллективной работы

 

Писатель, когда он изображает действительность, не только «отображает» ее, не только фиксирует средствами образного выражения те или иные жизненные факты, — он вместе с тем осмысливает эту действительность, и не только осмысливает, а сплошь и рядом и переосмысливает. Ведь явления, изображаемые писателем, не существуют сами по себе, как некая вне человека находящаяся данность; они, если можно так выразиться, опосредствованы — опосредствованы тем, как воспринимают их люди, и притом самые разные, опосредствованы их суждениями и эмоциями, их интересами, потребностями, пристрастиями. И писатель, когда он берется за изображение определенных жизненных явлений, как правило, не может пройти мимо всего этого. То понимание и те оценки определенных сторон жизни, которые высказаны его предшественниками и современниками, особенно в художественной форме, обязательно так или иначе им учитываются, обязательно принимаются им «в соображение». Оттого между разными художественными произведениями нередки своего рода переклички. Можно говорить о родственности многих литературных героев, объясняющейся не только тем, что создатели их облюбовали один и тот же жизненный материал, отталкиваются от сходных прототипов. Дело тут в том, что обычно в таких случаях один художественный образ либо продолжает и развивает другой художественный образ, обнаруживая в нем нечто новое, ранее не замеченное или вновь возникшее, либо отвергает— полностью или частично — сделанное другим художником, полемически «опрокидывает» его трактовку образа. Понятно, в литературе (вернее, около литературы) имеет место и простое повторение уже известного, эпигонская жвачка, «холодная штамповка» персонажей и ситуаций. Но не об этом сейчас разговор.

 

При чтении «Битвы в пути» Г. Николаевой припоминается ряд произведений нашей литературы. Назову из них только три — «Кружилиху» В. Пановой, «Районные будни» В. Овечкина и «Не хлебом единым» В. Дудинцева. Со всеми этими произведениями «Битва в пути» определенным образом соотнесена, хотя, конечно, в каждом отдельном случае совершенно по-разному.

 

Не знаю, думала ли Г. Николаева о Листопаде, когда создавала образ Вальгана. По всей вероятности, думала; во всяком случае, в 1954 году в своей речи на Втором Всесоюзном съезде писателей она

 

В.            Панову критиковала, заявляя, что та, «несмотря на свой огромный талант... в производственной тематике работает с меньшим успехом, чем Кочетов» (имеются в виду, конечно, «Журбины»), Впрочем, не стоит заниматься догадками; целесообразнее будет обратиться к сопоставлению Листопада и Вальгана.

 

Эти директора заводов в генеральской шинели во многих отношениях близки друг другу. Оба они люди с огоньком, инициативные, энергичные, напористые., Оба они отличные организаторы, из тех, что не только сами хорошо работают, но и умеют заставить работать других. В то же время оба они люди крайне честолюбивые, не только властные, но в какой-то мере и опьяненные властью и подчас настолько занятые своим большим делом, что о рядовом, «маленьком» человеке им и подумать некогда (у Листопада, например, не хватает даже времени, чтобы подумать, толком о собственной жене; где уж тут требовать от него внимания к тому, чем живет Уздечкин, скажем, или Мирзоев). Надо прямо сказать, что во время войны, когда надо было на голом месте, в условиях эвакуации воздвигать огромные заводы и давать продукцию фронту, такого рода хозяйственники были на месте. Так, по крайней мере, казалось многим.

 

В. Панова в «Кружилихе» испытывает явную симпатию к своему герою, несмотря на все его антидемократические замашки. Он для нее действительно герой. Любопытный разговор ведет о Листопаде в романе парторг завода Рябухин с предзавкома Уздеч-киным: «Ценный человек. Человек для жизни, для созидания. И надо ради больших душевных качеств прощать людям мелкие недостатки». — «Это у него мелкие недостатки?» — поднял угрюмые глаза Уздечкин. «Правда твоя: у него мелкого ничего нету. Ну, такому можно' простить и крупные недостатки и жить с ним в мире». Рябухин, несомненно, выражает здесь и авторскую точку зрения.

 

Покойный В. Александров в своей талантливой статье «В книге и в жизни», по справедливости высоко оценивая «Кружилиху», вместе с тем отмечает в ней «примирительные тенденции автора». Мне кажется, о Г. Николаевой мы вправе сказать, что к людям индивидуалистического склада, с антидемократическими замашками она относится беспощадно.

 

Конечно, Вальган — это не Листопад, при всей своей схожести это разные типы, и примирительные тенденции Пановой по отношению к Листопаду, в конце концов, объяснимы, хотя я, так же как и В. Александров, согласиться с ними никак не могу. Г. Николаева, которая писала свою «Битву в пути» через десять лет после «Кружилихи», понятно, не собиралась вступать в прямой спор с В. Пановой, — что уместно в критическом выступлении, то неуместно в романе. Но, вглядываясь в тех хозяйственников-администра-торов, которых имела в виду В. Панова, и учитывая опыт прошедшего десятилетия, писательница выделила и подчеркнула отрицательные черты, свойственные некоторым наименее устойчивым из этих работников. Головокружение от успехов, зазнайство, антидемократические привычки, пренебрежение интересами рядовых людей — все это может повести и ведет сплошь и рядом к отрыву от народа, к полному перерождению человека, к моральному его падению. В этом искренне убеждена Г. Николаева, это и помогло ей так увидеть Вальгана и так расшифровать его истинную сущность.

 

Еще один персонаж из «Битвы в пути» заставляет вспомнить о «Кружилихе». Люда Игорева очень напоминает Лиду Еремину, — гораздо больше, чем Валь-ган Листопада. Но и тут сказалась особая взыскательность, я бы сказал, жестокость Г. Николаевой в отношении к людям с изъяном в душе. Если В. Панова верит, что Лида сможет преодолеть свою душевную черствость, если она надеется, что сознание ответственности за судьбу влюбленного Саши Коневского изменит эту своенравную девушку к лучшему, то Г. Николаевой, когда она имеет дело с аналогичным персонажем, подобные надежды кажутся неоправданными. Люда Игорева — хорошая производственница, но общественница она сомнительная, а в личном, человеческом плане писательница характеризует ее резко отрицательно.

 

Думается, использован Г. Николаевой для «Битвы в пути» и опыт В. Овечкина в «Районных буднях». Речь идет, конечно, прежде всего о Бликине. Относительно партийных и советских работников — хороших и плохих, проявляющих щедрую инициативу и действующих с оглядкой на бумажку, исходящих из интересов народа и заботящихся о собственной карьере, — относительно двух типов этих работников и неизбежной борьбы между ними литература наша пишет давно. В. Овечкин показал в образе Борзова суть тех порочных методов руководства, которые получили широкое хождение в первые послевоенные годы, и одновременно вскрыл психологическую основу «борзовгцины». Фигурой Бликина Г. Николаева продолжает начатое В. Овечкиным, но не только продолжает, а и развивает. В 1952 году Овечкин, естественно, не в состоянии был до конца обнажить корни «борзовщины»; Николаева же смогла целиком раскрыть все, что было за душой у Бликина, поставив в связь формирование этого горе-руководителя с настроениями и ошибками периода культа личности.

 

Я думаю, художественная удача В. Овечкина в немалой мере объясняется тем, что, ярко обрисовав Борзова, он не менее ярко и убедительно обрисовал Мартынова. Что касается Г. Николаевой, то ей Гринин, призванный сменить Бликина, к сожалению, почти совсем не удался. Он — носитель определенной сюжетной функции в романе, но не живой, самобытный характер. Конечно, Гринин не занимает в «Битве в пути» такого места, какое в «Районных буднях» занимает Мартынов, однако ощущение недоработанное™ в важном звене романа у читателя остается.

 

...Итак, решая свои задачи, Г. Николаева обращается к художественным открытиям и В. Пановой и В. Овечкина, хотя собственные ее поиски, в изменившейся обстановке, идут в несколько ином направлении, чем у этих писателей. Иначе обстоит дело с В. Ду-динцевым: с его «Не хлебом единым» в подтексте «Битвы в пути» ведется упорная, принципиальная полемика. Потому именно о романе В. Дудинцева и приходится еще раз здесь вспоминать.

 

Дмитрий Алексеевич Бахирев у Г. Николаевой явно противопоставлен Дмитрию Алексеевичу Лопаткину. И если имя и отчество героев совпадают, возможно, случайно, то, несомненно, связывает их то обстоятельство, что на их примере авторы стремятся разрешить проблему одиночества новатора, человека, идущего впереди.

 

Но существует ли у нас вообще такая проблема и как ее следует трактовать? В романе «Не хлебом единым» Дроздов иронически называет Лопаткина героем-одиночкой и на этом основании признает его явлением устаревшим. Автор романа с такой оценкой своего героя не согласен., Конечно, и В. Дудинцев и Лопаткин понимают, что само по себе одиночество новатора — это вовсе не плюс, а минус. Недаром В. Дудинцев заставляет Лопаткина «завистливыми глазами» смотреть на спаянную группу сотрудников некоего научно-исследовательского института, которых соединял «какой-то крепчайший цемент». Но встреча с этими людьми происходит мимоходом, на концерте, никаких последствий она не имеет, и выглядит вся эта сценка простой оговоркой, назначение которой — показать, что «умом» писатель вполне разумеет, какая это хорошая вещь — коллектив. Однако, — об этом свидетельствует вся эмоциональная атмосфера произведения, — типичным случаем В. Дудинцев считает случай Лопаткина, позицию которого — позицию героя-одиночки — он безоговорочно защищает как не только вынужденную, но и правильную, способную, если герой-одиночка достаточно настойчив, привести к успеху, пусть неполному и не очень прочному.

 

Бахирев у Г. Николаевой, пока он одиночка, действительным героем стать не может. На первых порах, когда он еще только примеривается, только обдумывает свои новшества, одиночество его в какой-то мере не только понятно, но и оправданно. Однако допустимо оно лишь как известный момент в развитии новатора, когда техническая идея его только созревает. То же обстоятельство, что он не улавливает, когда ему необходимо пойти к людям, обратиться к коллективу, ставит его под удар, хотя технически его установки в основе своей верны.

 

Об этом говорится уже в журнальной редакции романа, но особенно четко и ясно — в отдельном издании книги. Вот строки, появившиеся лишь в книге: «Он был в тупике одиночества и отчетливо понял это сегодня. Прозвучала в памяти «прописная истина» парторга:             «Производство перестроят не приказы, а люди». Но ни эти слова, ни чувство одиночества  не повлияли бы на Бахирева. Его перевернуло другое: он измышлял свои планы максимум-минимум во имя действия... Медлить нельзя... Но собственные планы уже не казались ему столь совершенными, как в дни их рождения. Он уже видел ряд изъянов, а новые варианты уже мелькали в уме. С кем обговорить и с кем выверить? Кто поможет создать самый совершенный из вариантов? И кто будет осуществлять? В короткий срок проделать огромную и сложную работу могут лишь люди, увлеченные ею не меньше, чем Бахирев! Но где они? По особенностям своего характера он сближался с людьми медленно. Он был сосредоточен и самолюбив, он не мог и не хотел нарочито и сознательно ускорять сближение с нужными ему людьми. Он наделал на заводе немало ошибок, оттолкнувших от него заводчан. Повиниться перед ними? Он с трудом сознавался в своих ошибках даже самому себе. Но потребность в долгожданном действии пересиливала все... Надо было немедленно выходить из тупика, в который он зашел. Дело потребовало поступков, несвойственных его характеру, значит — надо ломать свой характер! Надо идти к людям, виниться перед ними, искать их помощи...»

 

Разумеется, не сразу и не просто дается Бахиреву путь единения с коллективом, но именно на этом пути Бахирев и его многочисленные единомышленники (таких единомышленников, чем дальше, у него становится все больше) одерживают победу над Вальга-ном. И это настоящая, бесспорная победа, в отличие от победы Лопаткина над Дроздовым и ему подобными, в сущности весьма и весьма сомнительной.

 

Работа писателя по формам своим является индивидуальной, — писатель сам должен все решить и сам отвечает за сделанное. Но по существу своему она часть коллективной работы — большой и сложной работы по художественному освоению мира. Если бы этого не было, понятие «литературный процесс» было бы только голой абстракцией. На примере «Битвы в пути» видно, как идет эта работа, — постепенно, не без срывов и издержек, но и с серьезными успехами.

Профессиональная характеристика героя

Недавно я поймал себя на том, что совершенно не помню, кем работал на фабрике Павел Власов. Пришлось обратиться к тексту «Матери». И вот оказалось, что об отце Павла, Михаиле Власове, мельком сказано, что он слесарь; относительно же профессии самого Павла в повести нет ни единого слова. Что делают на фабрике, описанной в «Матери», какое там производство, также совершенно неясно. «Каторга труда» изображена Горьким чрезвычайно выразительно, образы рабочих даны им с огромной художественной силой, однако конкретные формы, какие принимал в старой России подневольный труд людей, в этом произведении писателем обойдены. И сделано это, разумеется, преднамеренно. Не на этом ставится ударение, не это существенно.

 

Иначе, как правило, рисуется труд в книгах современных советских писателей. Иным стал труд, иное к нему отношение, по-иному воспроизводится он в литературе. Наши художники слова идут при этом по пути Горького, провозгласившего: «Основным героем наших книг мы должны избрать труд, то есть человека, организуемого процессами труда, который у нас вооружен всей мощью современной техники, — человека, в свою очередь организующего труд более легким, продуктивным, возводя его на степень искусства».

 

Художественная литература, понятно, при всех условиях была и остается человековедением. Но поскольку труд человека становится важнейшей формой его жизнедеятельности, постольку образ человека — и образ коллектива, частицей которого он является,—невозможно нарисовать, отвлекаясь от той конкретной производственно-технической обстановки, что его окружает и им создается.

 

Взять, к примеру, такие произведения, как «Танкер «Дербент» Ю. Крымова, «Далеко от Москвы» В. Ажаева, «Донбасс» Б. Горбатова, «Искатели» Д. Гранина. Во всех этих романах выбор профессии героя, определение производственных коллизий и конфликтов непосредственным образом влияют на обрисовку характеров, на развертывание сюжета, на весь образный инструментарий, применяемый писателями. Все это, показывает опыт, эстетически значимо.

 

Е. Добин, ссылаясь на письмо к нему В. Ажаева, рассказывает в своей книге «Жизненный материал и художественный сюжет» о том, как автор «Далеко от Москвы», человек, великолепно знающий производственную жизнь, долго и упорно искал, что же должны строить герои его романа? Может быть, аэродром, мост, завод? В конце концов, как известно, он остановился на нефтепроводе. Почему же, задает вопрос Е. Добин, В. Ажаев отказался от аэродрома, моста и завода? «Потому, — отвечает он, — что последние варианты не давали достаточно длительного протяжения во времени. А это необходимо было для темы «Далеко от Москвы» точно так же, как В. Катаеву во «Время, вперед!» оказалось, наоборот, необходимым сжать до одного дня временные рамки повествования».

 

Бахирев в романе Г. Николаевой «Битва в пути» — главный инженер тракторного завода. До этого он работал в танкостроительной промышленности. Чем же обусловлена такая профессиональная характеристика героя? Писательница поставила перед собой задачу — показать Бахирева как человека высокопринципиального, для которого характерно подлинно коммунистическое отношение к труду. Но откуда у него эта особая «дотошность», эта исключительно обостренная требовательность к людям и к самому себе, эта непримиримость к какой бы ты ни было технической отсталости? Можно ли все эти качества главного инженера объяснять только тем, что он человек идейный?

 

Г. Николаева не ограничивается таким слишком общим, хотя в основе своей и верным объяснением. Особенности поведения Бахирева мотивируются в романе тем производственным воспитанием, которое он, как танкостроитель, получил во время войны. «Тогда, — передает писательница мысли своего героя,— танкостроители искали, торопясь, неустанно, неотступно, потому что те, кто не найдет наилучшего решения военной машины, обрекают на гибель страну». Война заставила и приучила Бахирева «жить идеей нашего технического первенства». В мирное время, когда речь идет о тракторах, а не о танках, настоятельная, жизненная необходимость бороться за техническое первенство страны для многих не столь ясна- и не столь очевидна. Этим и пользуются нередко люди не очень добросовестные, привыкшие заботиться прежде всего о личном своем преуспевании. Однако для Бахирева, твердо запомнившего уроки войны, такой подход к делу неприемлем, что и вызывает неизбежный конфликт его с Вальганом, Бликиным, Уха-новым и прочими. Конечно, можно, по всей вероятности, и иначе мотивировать поведение Бахирева и формирование его характера, но нельзя, по-моему, отрицать, что Г. Николаева нашла очень убедительную мотивировку, позволяющую конкретно раскрыть, как сложилось и в чем состоит своеобразие ее героя.

 

Не случайность и то, что пришел Бахирев именно на тракторный завод. «Битва в пути» — роман многоплановый, в котором автор стремится дать в разрезе все наше советское общество в определенный исторический момент. Тракторное производство для этой цели, несомненно, весьма «выгодно», так как оно дает возможность совершенно непринужденно ввести в повествование и сельскохозяйственную тему. Правда, «деревенские» главы получились в романе слабее, бледнее, чем главы «городские», но это вопрос особый. Тем не менее свое место в общей композиции романа главы эти прочно и надежно заняли, придав произведению задуманную автором глубину и масштабность.

 

Бесспорно, не станки и не машины занимают и волнуют мысль художника, и, конечно, профессиональная характеристика человека может заинтересовать его лишь «постольку, поскольку...». Все это так. Но на этом основании признать малозначащим производственно-техническое окружение человека, особенно в современной художественной книге, было бы явной и грубой ошибкой. Чтобы действительно художественно решить образ нашего современника, надо, за чрезвычайно редкими исключениями, очень точно увидеть его работающим, представить действующим в трудовом коллективе. И мастерство писателя в том в немалой мере и заключается, чтобы, не затемняя предмет изображения никчемными подробностями, найти и определить, в каких специфических обстоятельствах облик и характер героя органически срастутся с самым главным, с делом его жизни.

 

Партийное собрание

 

Один из самых значительных и впечатляющих эпизодов «Битвы в пути» — партийно-хозяйственный актив, с которого Бахирев приходит домой «избитый, изруганный, измученный и... счастливый». Этот эпизод, как мне кажется, принадлежит к числу художественных побед Г. Николаевой.

 

У части читателей создалось известное предубеждение к изображаемым в литературе сценам собраний и заседаний: слишком часто они изображались очень стандартно и без особой необходимости для развития сюжета произведения. Но на партийных собраниях находит свое выражение живая жизнь партии, и партийное собрание, на котором звучит голос коммунистов, голос масс, это арена борьбы со всем, что тормозит наше развитие, что мешает нашему продвижению вперед. Изображение такого собрания может быть захватывающе интересным, глубоко драматичным, что и доказывает Г. Николаева в своем романе.

 

Вспомним, как проходит на тракторном заводе партийно-хозяйственный актив. Незадолго до этого актива партком единогласно вынес главному инженеру выговор. Положение на заводе крайне тяжелое. Торопливо, недостаточно продуманно начатая Вяхиревым перестройка производства повлекла за собой на первых порах немало бед: невыполнение месячного плана, падение заработков у большой группы рабочих, горы брака и т. д. и т. п. Никто почти — и меньше всего сам Бахирев — не сомневается, что на партактиве он будет «добит». Действительно, сперва собрание идет в заранее подготовленном, в заданном Вальганом направлении. Говорят только — и в повышенных тонах — об ошибках Бахирева, умалчивая о том ценном, что он успел сделать, и о тех вопиющих недостатках в организации производства, против которых он начал борьбу. Но вдруг в ходе собрания происходит перелом.

 

С чего он начинается? С совершенно неожиданного выступления впервые пришедшей на партактив старой работницы Ольги Семеновны, которую «подбивает» выступить Тина, услышавшая, как та возмущается несправедливой речью секретаря горкома Дронова. «Домашним тоном старухи, поучающей провинившегося молодого», Ольга Семеновна отчитывает Дронова, относительно которого она не знает даже толком, в каких, собственно, чинах он ходит: «Хорошо ль это — зря-то человека оговаривать? Что касаемо процентов, в это я не вмешиваюсь, это вам виднее. А что касаемо рабочих, так у нас в цехе каждый скажет, что еще и не видали такого начальства!» Искренние, безыскусственные слова рядовой работницы, не смущающейся никакими посторонними соображениями, произвели, как рассказывает писательница, «то замешательство, которое производит неожиданно открытая истина».

 

Здесь, мне представляется, у Г. Николаевой очень важное и очень правильное наблюдение. Коллектив, как правило, всегда способен более точно и справедливо решить сложный и запутанный вопрос, чем это может сделать отдельный человек. Конечно, прийти к такому решению совсем не просто, и пока вырабатывается коллективное мнение, возможны всякие колебания и отклонения в сторону от истины, возможен формальный, незаинтересованный подход к делу. Однако все это лишь до поры до времени. Когда среди десятков или сотен людей поднимается один, который «попадает в точку» своим смелым и метким словом, он обычно встречает поддержку и у тех, кто сперва не разобрался до конца в том, что происходит, и у тех, кто почему-либо не решился сразу прямо и открыто сказать, что он думает и что он хочет.

 

В людях пробуждается вера в свои силы — и, я думаю, тому, чтобы так чаще происходило в жизни, очень способствуют художественные произведения типа «Битвы в пути» Г. Николаевой, проникнутые пафосом борьбы за истинную, неподдельную большевистскую партийность. Разумеется, не одна Г. Николаева в нашей литературе рисует подобным образом партийную жизнь. Можно назвать в этой связи роман Эм. Казакевича «Дом на площади», где превосходно изображено партсобрание, которое не захотело неправильно осудить Лубенцова.

 

Выше сказано было, что партийное собрание, на котором звучит голос коммунистов, голос масс, это арена борьбы со всем, что тормозит наше развитие, что мешает нашему продвижению вперед. Но одновременно партийное собрание, на котором события развертываются именно таким образом, как показывает в своем романе Г. Николаева, это действенная школа коммунистического воспитания людей, школа партийного отношения к своим общественным обязанностям. И это также отлично оттенено писательницей.

 

Вслед за Ольгой Семеновной слово дали Сергею Сугробину. «Сережа, — пишет автор, — заранее приготовил речь о работе рейдовой бригады, но после выступления Ольги Семеновны невозможно стало говорить казенными фразами. Захотелось сказать так же запросто и от души». Невозможность говорить казенными фразами остро почувствовали и другие выступающие. Но, может быть, наиболее интересно и показательно то, какие выводы сделал для себя из «суда коллектива» парторг Чубасов. Он хотел, чтобы собрание стало уроком для Бахирева. И он вынужден был признаться самому себе: «Оно стало уроком прежде всего для меня».

 

Когда речь идет о столь различных людях, как Семен Петрович Вальган и Дмитрий Алексеевич Бахи-рев, легко может возникнуть соблазн — давайте будем судить их, руководствуясь чисто моральными (вернее было бы сказать, вероятно, морализаторскими) критериями. В финале романа, когда дело касается Вальгана, писательница кое-где соскальзывает, на мой взгляд, к такого рода морализаторским оценкам. Но как раз в описании партактива мораль у нее неразделимо слита с политикой, — и благодаря этому сила партии, мощь ее коллективного разума, как она проявляется в работе одной из многочисленных первичных ее организаций, и передана с таким подъемом, с такой художественной убедительностью.

 

Герой должен мыслить

 

Проблема отражения в литературе интеллектуальной жизни советских людей—одна из важнейших. Давно уже стало совершенно очевидным, что без художественного решения ее невозможно создание полноценного образа передового советского человека. Исключительное воздействие оказал при этом на всю нашу литературу опыт ее основоположника —М. Горького. Раскрыть и опоэтизировать неразрывное единство интеллекта и чувства, мысли и действия — к этому неустанно призывал всем своим творчеством, всей совокупностью своих образов великий писатель. И, как мы знаем, горьковские принципы изображения человека мыслящего и действующего укрепились и укоренились в советской литературе. А. Фадеев и А. Толстой, И. Эренбург и Л. Леонов, П. Павленко и М. Шагинян — вот имена только нескольких наших писателей, которые в своих произведениях показали обстоятельно, многосторонне, с большой проницательностью и художественным мастерством, как думают, как размышляют, как философствуют советские люди. Я написал слово «философствуют», отлично зная, что для иных читателей оно звучит словно иронически, — но в нем содержится большой, серьезный, жизненно важный смысл, и его именно я здесь и подразумеваю.

 

В наше время нет нужды доказывать необходимость воспроизведения интеллектуального облика героя, — такие доказательства нужны были тогда, когда из моды еще не вышли разные идеалистические теорийки, утверждавшие, будто главное, что требуется от искусства, — это показ подсознательной жизни человека, его инстинктов, его «нутра», бушующих в нем стихийных влечений. Сейчас, пожалуй, более серьезной опасностью, от которой следует предостеречь писателей, является рационализм, превращение действующих лиц в некие подсобные аппараты для передачи авторских мыслей и концепций. Нелишне поэтому поближе присмотреться к тому, как, какими художественными средствами лучшие наши современные писатели живописуют ум и разум своих героев, образ их мышления, идейный их мир.

 

24 марта 1959 года в «Литературной газете» было опубликовано весьма содержательное письмо читателя под характерным заголовком «Пусть герой мыслит!». Автор письма, преподаватель школы рабочей молодежи Л. Антопольский, с одобрением отзывается в нем о «Битве в пути» Г. Николаевой и об интересной попытке писательницы создать образ героя-совре-менника. «Личность Дмитрия Бахирева, — пишет он, — несет на себе отпечаток времени. Это — человек самостоятельной мысли». Но тем не менее, с точки зрения Л. Антопольского, этот образ нельзя считать завершенным. «Бахирев молчалив не только внешне, он молчалив, так сказать, «философски»: мысль его, успешно адресуясь к конкретным вопросом сам производства, не набирает нужной силы в вопросах общих; мы не чувствуем постоянного, напряженного ее биения».

 

Так ли это, однако, действительно ли Бахирев молчалив «философски»? Обратимся к сцене, в которой Бахирев, Рославлев и Зябликов занимаются сугубо техническим делом — расчетом конструкции крепления противовесов. Инженеры выясняют тревожащий их вопрос, по каким причинам срываются с тракторов эти самые противовесы. И вот Бахирев приходит после ряда испытаний к выводу: «Противовес вращается со скоростью двух тысяч шестисот оборотов в минуту. Что противодействует? Противодействуют силы инерции. Недостаточно учтены силы инерции в работающем дизеле».

«Он, — читаем мы дальше, — сам вслушивался в свои слова. Ночные составы, перекликаясь, шли по заводским путям. Грузили шихту, и с грохотом падали вдали тяжелые сгустки металла. Как всегда, глухим аккомпанементом к заводской разноголосице было мерное уханье кузницы.

 

— Развивающиеся силы инерции не приняты в расчет, и металл летит, как снаряд, металл рвется, как паутина. — Рославлев чувствовал, что Бахирев придает этим словам второй смысл. — Опасность не в том, что силы инерции чрезмерно велики, — раздельно и раздумчиво продолжал Бахирев. — Опасность в том, что их не взяли в расчет. Ты понимаешь? Если брать в расчет, то нетрудно их обезвредить, но если не брать их в расчет, они грозят бедствием. Мы сейчас стоим на пороге нового взлета. И если б меня спросили, что сейчас опаснее всего, я бы ответил: опаснее всего силы инерции, не принятые в расчет.

 

Еще не до конца ясная ему самому мысль расширялась. Стремление к большим обобщениям и точным формулировкам уводило далеко от противовесов. Социалистическая система открыла огромный простор производительным силам. Они растут с невиданной быстротой, а мы подчас не поспеваем за ними, и тогда рост их наталкивается на недоучтенные нами силы инерции, таящиеся и в формах организации и нередко в глубинах человеческих душ».

 

Как мне кажется, этот эпизод полностью подтверждает слова читателя о том, что Дмитрий Бахирев — человек самостоятельной мысли. Вместе с тем в эпизоде этом показано, как мысль героя, отправляясь от конкретных вопросов производства, набирает нужную силу в вопросах общих и приводит к обобщениям, смело можно сказать, философского порядка, в которых делаются попытки раскрыть закономерности общественного развития страны.

 

Что чрезвычайно существенно, рассуждения Бахи-рева представляют интерес не только сами по себе, не потому лишь, что в них вложено определенное содержание, способное привлечь внимание читателей независимо от высказавшего их героя. Значение разбираемого эпизода в том и состоит, что в нем образно выявлены пути возникновения мысли героя. В этом проявляется его характер, своеобразие его мышления. А то, что производственные термины и формулы, с которыми все время приходится иметь дело Вяхиреву, вдруг приобретают у него второй смысл, становясь своего рода метафорами для выражения больших и оригинальных обобщений, — это обстоятельство помогает художественно убедительно обрисовать героя как человека думающего, и притом думающего по-своему.

 

В ряде'эпизодов романа Г. Николаевой Бахирев дан как человек государственно мыслящий. От частного он поднимается к общему, к общему в масштабах всего Советского Союза. Но отличительная особенность его, которую писательница настойчиво выделяет, состоит в том, что отправной точкой для него всегда служит дело, которое он делает, проблемы техники и организации производства, за которые он непосредственно отвечает и которым он отдает все свои мысли и душевные силы. Изображая так Бахирева, писательница получает возможность тоньше индивидуализировать его образ, ярче передать его интеллектуальный облик, найти живые краски для того, чтобы ощутимее воспроизвести его поглощенность, можно сказать даже — одержимость своей работой.

 

Выведены в романе и другие герои, о которых мы также вправе сказать, что они — люди государственно мыслящие. К числу их относятся старики Василий Васильевич и отец Рославлева, Корней Корнеевич. Как эти «деды» отчитывают своих «внуков» — молодых рабочих, комсомольцев — за отсутствие у них подлинного хозяйского духа и как замечательно они осмысливают все, что вокруг происходит! Когда, например, один из юношей жалуется на трудности, возникающие в связи с тем, что есть «неправильности в системе материальной заинтересованности», Корней Корнеевич тотчас же дает ему отповедь: «Ишь нашелся: подай ему все сразу правильно! Вы небось кокиль отливали и то десять раз перепробовали: там подфре-зеровали, там подбавили? А тут дело огромное! Тут одну ошибку выправить, к примеру, одну тарифную сетку изменить, и то один миллион людей ни за что ни про что обидеть, другой миллион ни за что ни про что наградить».

 

Мысль «дедов» тоже поднимается от частного к общему. Но у них это «частное» включает в себя весь их биографический, жизненный опыт, в том числе дореволюционный опыт затрещин от мастеров, вечного страха безработицы, царских тюрем и ссылок. Здесь другие краски, другие художественные средства, чем те, которые понадобились при изображении Бахирева.

 

...«Пусть герой мыслит!» — относительно этого требования, адресованного нашим современным писателям, разумеется, двух мнений быть не может, оно безусловно справедливо. Герой должен мыслить—иначе он не будет ни героем, ни живым человеком нашей советской эпохи. И суть именно в том, чтобы мысль его предстала перед нами не в отвлеченном своем выражении, а чтобы она была воплощена художественно, то есть жизненно правдиво, в процессе своего зарождения и развития, как необходимая и существеннейшая сторона многогранного человеческого образа.

 

Два варианта «предыстории» Тины

 

На одном писательском собрании мне довелось услышать саркастическое замечание в адрес тех литераторов, которые с чрезвычайной легкостью расправляются со своими героями, мужчину готовы превратить в женщину, мужа в отца и т. д. и проч. Это, дескать, явный показатель неорганичности творчества. Сарказм в данном случае вызван практикой Г. Николаевой, теми изменениями, которые писательница внесла во второй, книжный, вариант «Битвы в пути». Должен признаться, и я с некоторым недоверием подхожу к писателям, которым ничего не стоит одним махом пера изменить облик своего героя. Однако во всем надо разобраться конкретно. Вот Г. Николаеву корят за то, что мужа Тины Карамыш она ничтоже сумняшеся превратила в ее отца.

 

Но как быть тогда с Пушкиным, который в «Каменном госте» в последний момент (в беловой рукописи!) отца Инезы превратил в мужа этой возлюбленной Дона Гуана? Первоначально поэт написал: «Отец ее был негодяй суровый», но затем слово «отец» зачеркнул и вместо него надписал «муж». Или другой пример, тоже из Пушкина. «Капитанская дочка» сперва была задумана как повесть с одним центральным героем; впоследствии, однако, он был разделен на двух противопоставленных друг другу персонажей — положительного Гринева и отрицательного Швабрина. Таким образом, самые неожиданные метаморфозы с действующими лицами вовсе не редкость в работе писателей. Но обычно работа эта от читателя скрыта. Сложность положения Г. Николаевой в том, что она дорабатывала свой роман, так сказать, на глазах у публики, получившей возможность сравнить и сопоставить два варианта «Битвы в пути», журнальный и книжный, разделенные примерно полутора годами упорного, настойчивого труда автора. Вполне возможно, что при таком сопоставлении наше непосредственное читательское восприятие кое в чем и теряет, но зато это позволяет нам в какой-то мере проникнуть в творческую лабораторию современного художника слова, куда, как правило, по понятным причинам доступ исследователю крайне затруднен.

 

Пожалуй, наиболее серьезной переработке во второй редакции романа подверглась глава «Тинка льдинка-холодинка», рисующая «предысторию» Тины до встречи ее с Бахиревым. Почему понадобилась писательнице такая переработка? Может, характер этой молодой женщины — несомненной ее любимицы — не был сразу ею правильно угадан и схвачен? Нет, в основных, определяющих своих очертаниях характер этот в обоих вариантах книги остался неизменным. В чем же тогда дело? Думается, прежде всего в том, что обстоятельства, которые формировали определенным образом Тину, сперва были намечены Г. Николаевой не очень удачно, из-за чего героиня ее предстала перед нами в неверном освещении. Между обстоятельствами, формировавшими характер Тины, и самим ее характером, как он сложился у автора в первом варианте романа, образовался известный разрыв. Потому именно и пришлось при доработке книги многое в биографии Тины пересматривать и менять.

 

С Тиной Карамыш в роман, по замыслу Г. Николаевой, входит тема любви — большой, страстной, охватывающей человека целиком, представляющей серьезнейшее испытание всех его духовных и моральных сил. Однако жизненный путь Тины на начальных его этапах, как он был обозначен писательницей в первой редакции книги, мог лишь скомпрометировать героиню в глазах читателей. Вспомним хотя бы, что Тина, которая с самого начала характеризуется автором как женщина, способная к большим и глубоким чувствам, в первом варианте дважды выходит замуж— и оба раза не зная настоящей любви. Вспомним, далее, сколько «м^ти» в ее отношениях с Игнатием Васильевичем и каким случайным изображено ее сближение с Володей после гибели Игнатия. Не удивительно, что и дальнейшее развитие линии Тины в романе также стало вызывать возражения читателей и критики.

 

Чтобы сделать более понятной и достоверной любовь Тины к Бахиреву, нужно было непременно разгрузить ее от чересчур разросшегося «предварительного» опыта. Тогда скорее можно поверить, что в чувствах молодой женщины осталось еще много дремлющего, девического. Как же перестроила Г. Николаева эту часть своего романа?

 

Прежде всего из «Битвы в пути» начисто убран образ Игнатия, что во всех отношениях послужило книге на пользу. Ведь в образе этом помимо всего ощущается какая-то неприятная раздвоенность. С одной стороны, перед нами пожилой, стареющий мужчина, который старается всеми силами завоевать любовь молоденькой девушки, почти подростка, хотя в глубине души не может не сознавать, что он ей, грубо говоря, не пара. Нечто глубоко эгоистическое проступает в его отношении к Тине, как оно обрисовано писательницей. А с другой стороны, он честнейший коммунист, безукоризненный революционер. Безупречно его поведение в истории со стариком профессором Гейзманом, которого он самоотверженно, рискуя собой, защищает от несправедливых обвинений.

 

В Игнатии Васильевиче словно насильственно совмещены черты двух отнюдь не схожих между собой людей. Несомненно, Г. Николаева поступила правильно, не оставив и следа в новом варианте романа от «первого» Игнатия Васильевича. Однако возникает вопрос, правильно ли она сделала, сохранив некоторые поступки, раздумья и переживания «второго» Игнатия — коммуниста и крупного советского работника— и передав их отцу Тины, Борису Борисовичу... Я думаю, об этом надо судить по результатам. А результат таков, что и без того выразительный образ отца Тины, вследствие благородного его поведения в связи с «делом» Гейзмана, еще больше вырастает в своем значении, укрупняется.

 

Но и это не все. Если в первом варианте книги арест Игнатия воспринимался главным образом как определенный фабульный «ход», предназначенный для того, чтобы разорвать его отношения с Тиной, то сейчас арест Карамыша приобретает иной смысл, В многоплановое произведение, созданное писательницей, вносится горькая и скорбная нота, напоминающая о вражеской деятельности Берии и его приспешников. Взаимоотношения Тины с отцом, естественно, лишены того привкуса двойственности и двусмысленности, который отличает ее отношения с Игнатием. На мой взгляд, это как раз и свидетельствует о большей органичности второго варианта романа по сравнению с первым.

 

Замечу кстати, что при доработке книги убедительную мотивировку получило и сближение Тины с Володей. Вопреки тому, что было в прежнем варианте романа, Тину после ареста отца не исключают из комсомола, и происходит это именно благодаря вмешательству ее однокурсника Володи, с которым раньше девушка была едва знакома. Этим эпизодом образ Володи заметно обогащается, и для сближения Тины с ним создаются новые предпосылки. Естественное чувство симпатии она искренне приняла за любовь...

 

Любой характер, любой персонаж в художественном произведении, так же как и в реальной жизни, существует в определенных условиях, в определенной среде, во взаимоотношениях с определенными (и разными) людьми, — это как раз и дает ему возможность так или иначе раскрываться и развиваться; что же касается писателя, то его задача в том и состоит, чтобы отыскать, создать такие условия, такие сюжетные коллизии, которые позволили бы намеченному характеру проявиться во всем своем своеобразии, с наибольшей отчетливостью и достоверностью. «Зерно» образа для того, чтобы прорасти и вырасти, нуждается в соответствующей почве. Вот тут-то и начинается та сложнейшая художническая работа, о которой так выразительно сказано в известном письме Л. Н. Толстого к А. А. Фету: «Я тоскую и ничего не пишу, а работаю мучительно. Вы не можете себе представить, как мне трудна эта предварительная работа глубокой пахоты того поля, на котором я принужден сеять. Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения, очень большого, и обдумать мильоны возможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них '/lOOOOOO, ужасно трудно».

 

Благодаря тому, что нам известны два варианта «Битвы в пути», мы — на примере Тины Карамыш и тех изменений, которые претерпел ее образ, — можем отчасти представить себе, насколько сложен этот труд у современного писателя. В нескольких словах хотелось бы сказать о результатах, достигнутых Г. Николаевой при доработке образа Тины: он стал более цельным, более убедительным и, что в данном случае очень важно, более привлекательным. В этом сказалось мастерство писательницы? Конечно. Но хочется подчеркнуть, что заключается оно прежде всего в стремлении — и умении! — устранить все то, что нарушает правду образа.

Категория: Г. Ленобль "Писатель и его работа" | Добавил: fantast (21.05.2016)
Просмотров: 1161 | Рейтинг: 0.0/0