Три варианта исторического романа

Ст. Злобин в работе над «Салаватом Юлаевым»

Полный текст

I

Далеко не всегда первая книга, выпущенная писателем, это книга, которой он входит в литературу. Нередко литературный дебют будущего писателя говорит лишь о тяге молодого человека к литературной работе, но не о реальных достижениях его как художника слова. Настоящая первая книга писателя, действительно заслуживающая такого наименования, — это та, в которой ему удается проявить свою творческую индивидуальность, которая отвечает на какие-то определенные, общезначимые запросы времени и которая находит доступ к широкому читателю.

Ст. Злобин, являющийся сейчас одним из популярнейших советских исторических романистов, дебютировал в 1924 году сказкой для детей «Переполох». Произведение это свидетельствовало о несомненных способностях автора, однако вместе с тем оно было лишено серьезного литературного значения. Подлинно первая книга Ст. Злобина, «Салават Юлаев», появилась в 1929 году. Ею начата большая и плодотворная работа писателя в области советского исторического романа, продолжающаяся уже свыше тридцати лет.

Хотя «Салават Юлаев» — роман исторический, изображающий события, происходившие без малого двести лет тому назад, его ни в коем случае нельзя рассматривать как произведение, оторванное от жизни, родившееся в тиши кабинета. Роман этот тесно связан с личным, биографическим опытом автора, с его переживаниями и раздумьями. В то же время для того, чтобы лучше понять истинную ценность и место этой книги в литературе, надо брать «Салавата» не изолированно, а в «контексте» литературной и идеологической жизни двадцатых годов.

Понятно, я не стану здесь в подробностях воспроизводить долгий жизненный путь Степана Павловича Злобина, недавно отпраздновавшего свое шестидесятилетие. Скажу лишь вкратце о начальном этапе его пути.

С. П. Злобин родом из семьи, причастной к революционному движению. Это сказалось на судьбах его родителей: после разгрома революции 1905 года и отец его и мать были сосланы в Сибирь, причем мать была осуждена на вечное поселение. Мальчик рос у дедушки и бабушки в Рязани, где и учился в реальном училище. Однако дальше пятого класса он там не пошел: «помешал» 1917 год. Подросток, который зачитывался не только «Оводом» и «Спартаком», но и «запрещенной литературой» — книгами о Софье Перовской, Степане Халтурине, Александре Ульянове, героях-потемкинцах, — осенью 1917 года, еще до Октябрьского восстания, вступил в революционно-молодежный отряд, а после Октября — в Красную гвардию. Юный красногвардеец участвовал в обысках, реквизиции оружия, секретной службе ревкома по борьбе со спекуляцией и т. д. «Все это, — вспоминает писатель, — было по-мальчишески и воспринималось в романтическом аспекте». Затем последовала работа в Губземотделе, в продотряде, в Комиссариате социального призрения. Вообще, прежде чем стать писателем, Ст. Злобин переменил немало профессий: он был пожарным и электромонтером, учителем и лектором, статистиком и экономистом, был он и журналистом и редактором.

Рано обозначившиеся литературные интересы привели Ст. Злобина в 1921 году в знаменитый «Брю-совский институт» — Высший Литературно-художественный институт им. В. Я. Брюсова, воспитавший стольких советских писателей. Его он и окончил в 1924 году и тогда же, о чем уже говорилось выше, выпустил в свет первую свою книжку.

Но это была только «предыстория» Ст. Злобина как писателя. По-настоящему его писательская биография началась, лишь когда его — в том же 1924 году — волей судеб занесло в Башкирию, в Уфу. Жил он там около шести лет, исколесил весь край с различными экспедициями, выполнил ряд ответственных поручений башкирского правительства, в частности связанных с разработкой народнохозяйственного плана, со специальным заданием по борьбе с засильем кулачества. А наряду с этим он упорно рылся в местном архиве, жадно вглядываясь в пожелтевшие листы старинных документов, которые до него ничьего внимания не привлекали. В дневниках и блокнотах Ст. Злобина — и, разумеется, в зцркой памяти молодого писателя — скопилась масса бытового, исторического и фольклорного материала. Весь этот материал в той или иной мере был использован затем в романе «Салават Юлаев».

Но, разумеется, не только то, что он так близко и непосредственно узнал жизнь Башкирии, определило успех первого его крупного произведения. Ст. Злобин в этот период благодаря близкому, практическому соприкосновению с народной жизнью возмужал идейно, преодолел многие увлечения и заблуждения своей юности; он много испытал, много передумал, многое понял — и это отразилось самым благотворным образом на его творческой работе.

Должен оговорить здесь, что объемистый исторический роман, находящийся сейчас в распоряжении читателей, заметно отличается от той относительно небольшой книжки, которая была обнародована в конце двадцатых годов. Ст. Злобин — художник крайне к себе требовательный. Вновь и вновь обращается он к уже опубликованным произведениям, от издания к изданию совершенствует их язык и композицию, перестраивает целые сюжетные линии, вводит новые действующие лица. Так работал Злобин даже над лучшей своей книгой — «Степан Разин». Хотя роман этот и был удостоен в 1952 году высокой награды — Государственной премии первой степени, в следующее же его издание автор внес ряд существенных исправлений. Вот как сам романист в одной из своих статей мотивирует их необходимость: автор должен был внести в массовое издание книги «изменения, которые подсказывало ему его авторское сердце, письма читателей, споры и обсуждения с друзьями, высказывания некоторых критиков, мнение которых автор уважает» Что касается «Салавата Юлаева» — произведения юношеского и кое-где поначалу юношески наивного, — то к нему на протяжении тридцати с лишним лет писатель возвращался не раз и в нем, естественно, изменения производились наиболее значительные.

Подробнее об этом речь будет впереди. А пока заметим, что уже в первом издании романа образ Салавата дан с незаурядной художественной силой, которая покоряет читателя.

II

Салават Юлаев, прославленный сподвижник Емельяна Пугачева, предводитель башкирских повстанцев, сражавшихся в семидесятых годах XVIII века под знаменем русского крестьянского «царя», — чрезвычайно колоритная историческая фигура. И самый тот факт, что именно его Ст. Злобин избрал главным героем своего романа, нельзя не признать весьма знаменательным.

Конечно, молодого писателя «подкупило» то обстоятельство, что в лице Салавата — полководца и певца-импровизатора, песни которого до сих пор поются в Башкирии, — он «напал» на богатый, красочный и выигрышный материал. Конечно, Салават — юноша, в двадцать лет ставший вождем своего народа, — так и «просится» в герои исторического романа. Но, как известно, материал сам по себе в литературе мало что решает. Основное заключается в направленности писательских интересов, от которой зависит в сущности и выбор материала, а она, эта направленность писательских интересов, диктуется эстетическими, художественными взглядами, идеями писателя, его идеологическими и политическими позициями. Как раз эту сторону дела и нужно в первую очередь выделить, говоря о книге Ст. Злобина.

«Салават Юлаев» примыкает к тем произведениям на историко-революционные темы, которые в изобилии появлялись в двадцатых годах ив поэзии, и в драматургии, и в прозе. Назовем в этой связи поэму

B.        Каменского «Степан Разин», стихотворную драму

C.        Есенина «Пугачев», пьесы А. Луначарского «Оливер Кромвель» и «Фома Кампанелла», А. Глебова «Загмук», К. Тренева «Пугачевщина», романы О. Форш «Одеты камнем», Ю. Тынянова «Кюхля», А. Чапыгина «Разин Степан», «Повесть о Болотникове» Г. Шторма. Со всеми этими очень разными и разнохарактерными произведениями «Салавата Юлаева» роднит стремление отразить в художественных образах родословную революции. Но подошел к этой важнейшей и значительнейшей теме Ст. Злобин по-своему.

При обращении к «Салавату Юлаеву» бросается в глаза, что он посвящен жизни народа, о котором до того в литературе почти совершенно не писалось. Ст. Злобин едва ли не первый познакомил русского и всесоюзного читателя в художественной форме с жизнью, бытом, нравами, историей башкир. В историческом романе такая попытка рассказать о народе, ранее отодвинутом на задворки исторического развития, была сделана впервые — и в этом состояла бесспорная заслуга молодого писателя.

Но вообще, — что необходимо подчеркнуть особо,— пристальное, творческое внимание к братским народам СССР уже в двадцатых годах в русской советской литературе получило широкое распространение. Об этом со своей всегдашней чуткостью к новым литературным явлениям писал в 1930 году в статье «О литературе» А. М. Горький.

«Молодая наша литература, — указывал он, — при сравнительной слабости своих изобразительных средств, отличается широтою охвата действительности. Десяток лет — детское время. И все же за эти десять лет, тотчас после гражданской войны, молодежь наша дала множество книг, которые освещают жизнь даже самых темных и отдаленных от центров культуры «медвежьих углов».

Мы имеем отличные книги, мастерски рисующие жизнь и быт даже тех племен, которые жили безвестно, немо, и только что разбужены властной рукой революции от «сна веков»...»

Горький указывал далее в своей статье, что значение этих книг заключается не только в их художественной ценности:

«Старый читатель, я с радостью отмечаю в молодых литераторах уменье проникать глубоко в быт и психику тех людей, которых «государственный гений» Романовых вычеркивал из жизни. Марксистская наша молодежь действительно умеет встать рядом с узбеком и киргизом, с чеченцем и самоедом, встать с каждым, как равный с таким же равным. Это—факт, культурное значение которого нельзя преувеличить: суть факта в том, что литература объединяет все племена Союза Советов не только силой своей революционной идеологии, но и своим активным товарищеским стремлением понять человека «изнутри», изучить и осветить его древний быт, вековые навыки его. Иными словами, молодая литература наша энергично служит делу объединения всего трудового народа в единую культурно-революционную силу. Это — задача совершенно новая, важность ее не требует доказательств, и само собою разумеется, что старая литература перед собой такую задачу не ставила, не могла поставить».

Так же как произведения на историко-революционные темы, книги о вчерашних «инородцах», людях, живших до революции «безвестно» и «немо», образуют в первом пооктябрьском десятилетии большой литературный поток. В него входят (если продлить список этих книг до наших дней) «Полярное солнце» В. Лебедева, «Тайна» Л. Пасынкова, «Последний из удэге» А. Фадеева, «Кочевники» Н. Тихонова, «Саранчуки» Л. Леонова, «Баташ и Батай» Ю. Либедин-ского, «Человек не хочет умирать» И. Меньшикова, «Чукотка» и «Алитет уходит в горы» Т. Семушкина и многие другие. Если же взять «Салавата Юлаева», то в нем как бы пересекаются две тематические линии, обозначившиеся в нашей литературе. Задача, с такой четкостью сформулированная А. М. Горьким, — помочь объединению всего трудового народа, людей всех национальностей «в единую культурно-революционную силу», — реализуется в «Салавате» в художественно-историческом повествовании. Это и определяет его место в литературном процессе. «Салават Юлаев» — первый советский исторический роман, в котором развернуто, широко разрабатывается тема дружбы и сотрудничества народов СССР в прошлом.

Историческая значительность этой темы неоспорима. Ни в одной из великих крестьянских войн, сотрясавших Русь в течение XVII и XVIII веков, социальные низы русского народа не боролись со своими эксплуататорами и поработителями в одиночку: их союзниками в этой борьбе неизменно выступали угнетавшиеся царизмом нерусские народности. Так было и при Болотникове, и при Разине, и при Пугачеве. В восстании Пугачева, в частности, активно участвовали народы Приуралья и Поволжья, причем в первую голову должны быть выделены башкиры, примкнувшие к пугачевскому движению в самом его начале и серьезно содействовавшие его развитию. Как раз эта типическая особенность крестьянских движений в крепостнической России и нашла свое художественное воплощение в «Салавате Юлаеве».

Однако не только об исторической значительности избранной автором темы нужно говорить, оценивая первый исторический роман Ст. Злобина. Следует остановиться одновременно на несомненной актуальности идейно-художественной проблематики этого романа, который, как и вся наша художественно-историческая литература, изображая прошлое, служит настоящему, отвечая на насущные запросы и потребности своего времени.

Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новую эру во взаимоотношениях между многочисленными национальностями, входящими в состав бывшей Российской империи. Во времена царизма в стране господствовали национальный гнет и национальная вражда. Царизм проводил открыто угнетательскую политику, культивируя на окраинах патриархально-феодальные отношения для того, чтобы держать массы в рабстве и невежестве. Он намеренно заселял лучшие уголки окраин колонизаторскими элементами для того, чтобы оттеснить местные национальные массы и усилить национальную рознь. Он все делал для того, чтобы задушить инициативу лучших людей из местного населения, пресекал всякую активность «инородцев». Этой гнусной насильнической политике царизма положили конец большевики. Как неоднократно указывала партия, Октябрьская революция, свергнув власть помещиков и капиталистов, одним ударом разорвала цепи национального угнетения, подорвала старую национальную вражду, расчистила почву для сотрудничества народов и завоевала русскому пролетариату доверие его инонациональных братьев не только в России, но и в Европе и Азии.

Как сказано в Программе партии, принятой XXII съездом КПСС, разрешение национального вопроса является величайшим завоеванием социализма: «Объединение и сплочение равноправных народов на добровольных началах в едином многонациональном государстве — Союзе Советских Социалистических Республик, их тесное сотрудничество в государственном, хозяйственном и культурном строительстве, братская дружба, расцвет их экономики и культуры — важнейший итог ленинской национальной политики». Вместе с тем партия требует в своей Программе «последовательно проводить и впредь принципы интернационализма в области национальных отношений; укреплять дружбу народов, как одно из важнейших завоеваний социализма; вести непримиримую борьбу против проявлений и пережитков всякого национализма и шовинизма, против тенденций к национальной ограниченности и исключительности, к идеализации прошлого и затушевыванию социальных противоречий в истории народов, против отживших обычаев и нравов, мешающих коммунистическому строительству».

Отсюда ясно, какое значение имеет правдивое художественное воссоздание традиций совместной борьбы против царизма нерусских народностей и социальных низов русского народа. Царизм порождал, не мог не порождать в дореволюционное время в темных, забитых национальных массах чувство глубочайшего недоверия ко всему русскому. Этим после революции пытались воспользоваться буржуазные националисты в своих контрреволюционных целях, стремясь законное возмущение масс царизмом, его угнетательской политикой, его колонизаторскими методами обратить против великого русского народа и русского рабочего класса. Крайне важно поэтому образно, впечатляюще показать, какова в действительности была роль России и русского народа в историческом процессе, как различные народы, ныне образующие могучее многонациональное Советское государство, с давних времен боролись вместе против общих врагов. Это способствует преодолению буржуазно-националистических воззрений и предрассудков.

И мы видим, что все чаще в нашей литературе появляются произведения, отвечающие этой большой, благородной задаче. Идеей дружбы и братства народов пронизаны и «Песнь о Давиде Гурамишвили» грузинского поэта С. Чиковани, и романы казахского писателя М. Ауэзова «Абай» и «Путь Абая», и роман украинского писателя Н. Рыбака «Переяславская рада». Тема дружбы народов — одна из основных в монументальном произведении Ст. Злобина, романе «Степан Разин». Но когда встает вопрос о зарождении этой темы в советской художественно-исторической литературе, мы должны вспомнить о юношеском романе Злобина «Салават Юлаев». Присмотримся же к тому, как рисует писатель своего замечательного героя и его эпоху.

В качестве руководителя башкирского восстания 1773—1774 годов Салавата Юлаева, в соответствии с исторической действительностью, характеризуют в романе две основные черты. Во-первых, Салават выступает в нем как непримиримый борец против колониального гнета царизма; во-вто(рых, он не мыслит себе этой борьбы против гнета царизма вне союза с русским крестьянством, добивающимся своего социального освобождения. В этом — четко выявленное писателем принципиальное отличие восстания 1773— 1774 годов от всех предыдущих башкирских восстаний.

И в XVII и в XVIII столетиях Башкирия была очагом непрекращающихся восстаний против жесточайшего колониального режима, установленного царским правительством. Террористические методы управления; дикие насилия и произвол местных административных властей; фискальный гнет и беззакония при сборе податей; беззастенчивый грабеж и скупка за бесценок башкирских земель; заселение их русскими служилыми людьми, казаками, стрельцами; постройка многочисленных крепостей, форпостов, горных заводов; угроза закрепощения коренных жителей страны — все это не могло не вызвать протеста башкирских народных масс.

Проводя политику беспощадного колониального ограбления Башкирии, царское правительство старалось вместе с тем привлечь на свою сторону башкирскую родовую знать, подтверждая ее феодальные привилегии и предоставляя ей ряд важных льгот. Пользуясь этими привилегиями и льготами и боясь потерять свои богатства, тарханы 1 и баи в большинстве своем сохраняли «верность» царскому правительству. Мало того — во время башкирских восстаний «верные» баи эти нередко играли прямо изменническую роль по отношению к своему народу, активно содействуя карательным мероприятиям царских властей. Понятно, восставшие трудовые массы не миловали предателей. Но в то же время рядовые башкиры не могли еще освободиться от общего влияния феодальной верхушки тогдашнего башкирского общества. Этим и пользовались башкирские феодалы, стремившиеся направить возмущение масс против «неверных» в выгодное для себя русло.

Отсюда двойственный характер башкирских восстаний, предшествовавших восстанию, возглавленному Салаватом Юлаевым. В основе своей они бесспорно прогрессивны, поскольку борьба велась против колонизаторской политики царизма, против расхищения башкирских земель и т. п. И хотя восстания эти и были потоплены в крови, безрезультатно, тем не менее, они не прошли: формально крепостного права в Башкирии царское правительство так и не решилось установить. Однако вместе с прогрессивными башкирские восстания до Салавата несли в себе и реакционные черты. Башкирские феодалы, принимая участие в руководстве восстаниями, ставили своей целью отделение Башкирского края от России и образование особого мусульманского государства под протекторатом Турции или Крыма. Они призывали восставших «от всякого общения с русскими отстать». И идя на поводу у собственных эксплуататоров, не отделяя классовых врагов от естественных союзников в борьбе с царизмом, башкирские повстанцы разоряли и уничтожали все без разбора русские поселения на своих землях, как помещичьи усадьбы, так и крестьянские дворы. Только в семидесятых годах XVIII века, когда началась крестьянская война под водительством Е. И. Пугачева, освободительное движение башкирского народа сумело преодолеть эти реакционные черты.

Вряд ли после сказанного нужно пояснять, каким целесообразным и оправданным было решение Ст. Злобина — избрать именно Салавата Юлаева главным действующим лицом своего романа.

Любопытно, что одно время Ст. Злобин колебался, о ком, собственно, ему писать — о Салавате Юлаеве или же о Кара-Сакале, руководителе восстания 1740 года. Изучая историю башкирских восстаний, молодой писатель разыскал в архивах множество материалов о кара-сакаловском восстании, которое ранее в исторической литературе почти совсем не было освещено1. Соблазняла возможность сказать новое слово об исторической личности, оставшейся непонятой историками-специалистами. Потом, однако, перевесило другое, гораздо более существенное и значимое соображение. О нем Ст. Злобин рассказал в 1935 году в статье «Как я делал книгу «Салават Юлаев»: «В то время как Кара-Сакал был националистом, поднявшим сепаратно башкирское восстание под знаменем ислама, Салават был участником и одним из вождей пугачевского движения и вел более упорную и интересную борьбу с правительством»2.

Так как С. П. Злобину, по его словам, было «жаль» материалов о Кара-Сакале, то он включил их в пролог романа о Салавате. Но дело, разумеется, не сводится лишь к «скупости» писателя и к его желанию непременно использовать обнаруженные материалы. Введение пролога позволило расширить рамки романа и ярче выявить его основную идею. Получилось противопоставление двух башкирских восстаний-1740 и 1773—1774 годов —и вместе с тем раскрытие известной преемственной связи, которая между ними существовала.

0          Кара-Сакале в прологе рассказывает отец Салавата — Юлай, старшина Шайтан-Кудейского юрта Сибирской дороги3, являющийся у Ст. Злобина участником кара-сакаловского восстания и названым братом самого Кара-Сакала. Рассказ Юлая — один из самых сильных и выразительных эпизодов романа Ст. Злобина. В нем отлично передана беспредельная, фанатичная ненависть «простых башкир» к грабившим их царским властям, ненависть, распространявшаяся на всех «урусов» и захватывавшая также и «толстобрюхих баев», богачей, которые писали доносы на своих недругов царским чиновникам: вот, мол, такой-то батырь против русской царицы бунтовать хочет. С первых же страниц книги мы ощущаем ту раскаленную враждой атмосферу, в которой зарождались башкирские восстания.

Живо вырастает перед нами из рассказа Юлая красочный, запоминающийся образ Кара-Сакала, которого старики провозглашают ханом Башкирии. Это человек, много в своей жизни претерпевший, побывавший в руках палачей, оставшийся «без носа, с отсеченным ухом и срезанным мизинцем», но полный сил, энергии и желания бороться против «гяуров». Мы знакомимся с его крайне своеобразной биографией, в основном почерпнутой из первоисточников, найденных в архивах, а отчасти додуманной автором книги. Особый интерес представляет трактовка в романе внутренних разногласий между Кара-Сакалом и его окружением.

Написан пролог романа с подлинно поэтической страстностью. Нельзя сказать, однако, чтобы молодой писатель до конца справился с изображением сложной фигуры Кара-Сакала, а следовательно, и восстания, которое он возглавил.

Кара-Сакал наделен в романе очень большим личным обаянием, — пожалуй, даже слишком большим, так что в результате присущие ему авантюристические черточки, когда читаешь книгу, как-то сглаживаются, пропадают. Не досказано, в чем суть противоречий между Кара-Сакалом и Аландзиянгулом, заставившим его назваться ханским сыном, хотя самый факт этих противоречий чутко уловлен автором. Тут чересчур большой простор представляется догадкам читателя. Далее, — кроме пролога, Кара-Сакал в издании 1929 года предстает перед нами еще в одном эпизоде, позднее исключенном из романа: его встречает Салават Юлаев — уже во время пугачевского восстания — в лесу, где бывший башкирский хан скрывается под видом отшельника Мухтара. И в этой сцене отношение Салавата к Кара-Сакалу ничуть не отличается от восторженного отношения к нему Юлая. Все это создает в первой редакции романа определенную эмоциональную настроенность, свидетельствующую о том, что в обрисовке Кара-Сакала писатель не избег некоторых элементов идеализации этого крупного башкирского деятеля.

И все же главное, для чего введен в роман Кара-Сакал, достигнуто: в живых, конкретных художественных образах выражено коренное различие между восстаниями 1740 и 1773—1774 годов.

Когда Ст. Злобин пишет (цитирую по изданию 1929 года): «В первый раз было это, что гяуры вместе с башкирами встали за волю, и сотни атамана Ивана Басова радостными кликами встречали башкир-воинов, и Салават Юлаев-оглы стремя к стремени ехал с царским (т. е. пугачевским. — Г. Л.) атаманом, так же, как он, подымавшим полчища голого сброда»,— то слова его убеждают нас в значительной мере благодаря тому, что начинается книга прологом, повествующим о Кара-Сакале.

Подобно историческому Салавату Юлаеву, герой романа Ст. Злобина — верный друг и соратник «наших кунаков, русских». Он превосходно понимает, как это важно для башкир — обеспечить себе помощь и поддержку русского народа. С тех пор как Салават становится во главе восстания, во всем, что он делает, он исходит из необходимости сохранить согласие и единство с русскими. Оттого он так взволнован и так разъярен, когда среди части башкир, приставших к пугачевскому движению, вдруг проявляются антирусские тенденции. Салават Юлаев представляет, следовательно, в романе новое начало в истории башкирских восстаний, — и этим он в первую очередь и дорог писателю.

Ф. Энгельс писал К- Марксу 23 мая 1851 года: «...Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку. Несмотря на всю свою мерзость и славянскую грязь (под «мерзостью» и «грязью» Энгельс подразумевает насилия царизма, действовавшего в интересах русских помещиков, горнопромышленников и купцов. — Г. Л.), господство России играет цивилизующую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар...»1 Цивилизующая роль эта сказалась не только в экономических преобразованиях, явившихся следствием присоединения Башкирии к России, не только в экономическом прогрессе, за который башкирский народ платил невероятно дорогой ценой; она выразилась и в том могучем воздействии, которое оказала на башкирские массы крестьянская война русского народа в XVIII веке. Это показывается в «Салавате Юлаеве», и это придает роману Ст. Злобина особую политическую остроту, разоблачая на историческом материале измышления националистов о взаимоотношениях между народами нашей великой родины.