Гюстав Курбе г-ну Морису Ришар, министру изящных искусств в Париже, 23 июня 1870.

Г-н министр!

Находясь в Иль-Адане, у моего друга Жюля Дюпрэ, я узнал о напечатанном в «Журнале Офисиель» приказе о награждении меня орденом Почетного легиона.

Приказ этот (от которого, казалось бы, мои хорошо известные взгляды на художественные награды и почетные титулы могли бы меня избавить) был издан без моего согласия, и это Вы, г-н министр, взяли на себя его инициативу.

Не думайте, чтобы я не оценил чувств, которые Вами руководили. Вы пришли в Министерство изящных искусств после рокового управления, которое как бы ставило себе задачу убить искусство в нашей стране, и оно этого достигло бы подкупом или силой, не найдись для противодействия нескольких людей с сердцем, и Вы хотели отметить Ваше назначение мерой, которая противоречила бы приемам Вашего предшественника.

Этот поступок делает Вам честь, господин министр, но позвольте Вам сказать, что он ничего не может изменить ни в моем поведении, ни в моих решениях.

Мои гражданские убеждения противятся тому, чтобы я принял отличие, связанное с монархическим строем. Эта награда орденом Почетного легиона, о которой Вы договорились для меня в мое отсутствие, — она противоречит моим принципам.

Никогда, ни в коем случае, ни под каким условием я бы ее не принял. Меньше всего сделал бы я это сейчас, когда измены множатся со всех сторон и человеческая совесть отягчена столькими корыстными отречениями от убеждений. Честь пе в титуле и не в ленточке — она в поступках и в их побуждениях. Самоуважение и преданность своим идеям — ее существенная часть. Я уважаю себя, оставаясь верным принципам всей моей жизни. Я бы им изменил, я обесчестил бы себя, приняв почетный значок.

Мое чувство художника также не в меньшей степени восстает против того, чтобы я принял награду, даруемую мне государством. Государство не компетентно в искусстве. Беря на себя вознаграждение, оно узурпирует общественный вкус. Его вмешательство деморализует и гибельно для художника, которого оно обманывает в отношении его подлинной ценности, гибельно для искусства, которое оно замыкает в официальные условности и тем осуждает на самую бесплодную посредственность; было бы мудро ему от этого воздержаться. Оно выполнит свои обязанности по отношению к нам в тот день, когда оно перестанет стеснять нашу свободу.

Итак, разрешите, господин министр, отклонить честь, которую Вы хотели мне оказать. Мне 50 лет, и я всегда жил свободно. Позвольте мне закончить мое существование свободным; когда я умру, пусть скажут обо мне: он никогда не принадлежал ни к какой школе, ни к какой церкви, ни к какому учреждению, ни к какой академии и, особенно, ни к какому режиму, если только это не режим свободы.

Примите, господин министр, мое совершенное уважение.

Гюстав Курбе.