Сомнение — когда речь идет о прелести античного искусства — это уже хула.

Считать, что можно обойтись без изучения античности и классики — это или безумие, или леность. Да, антиклассическое искусство, если только оно является искусством, — не что иное, как искусство лентяев. Это доктрина тех, кто хочет производить, не работая, и Знать, не изучая; это искусство без веры, как и без дисциплины, рискующее идти без света во тьме, с надеждой только на случай, который доведет его туда, куда можно дойти только благодаря смелости, опыту и разумению.

Древние были выше нас только потому, что их способ видения был столь же разумен, как и могуч, столь же искренен, как и прекрасен. Они никогда не теряли этого принципа, они применяли его везде, он во всем стал для них привычен. Поэтому мы и любуемся обломками их искусства, равно как и их утварью, мельчайшими деталями, вплоть до несомненно ими презираемых, обыденных предметов гончарного производства, чьи прекрасные контуры чаруют нас до сих пор. Этот способ видения мы должны обрести вновь. Нить прервана, она была временно восстановлена в период возрождения искусств в Италии; последующие века варварства снова ее порвали; надо постараться связать ее вновь.

Лишь благодаря античным обломкам возродились искусства у новых поколений и, продолжая дело древних мастеров, мы должны пытаться оживить их среди нас, применяя те же средства, какими пользовались они.

Надо все время копировать природу и научиться хорошо ее видеть. Вот почему необходимо изучать античность и великих мастеров; отнюдь не для того, чтобы им подражать, но, повторю снова, чтобы научиться видеть. Неужели вы думаете, что я вас посылаю в Лувр для того, чтоб вы нашли там то, что принято называть «идеальной красотой», нечто такое, чего нет в природе? Подобные глупости в плохие времена приводили к упадку искусства. Я посылаю вас в Лувр, потому что там вы научитесь у древних видеть природу, ибо они сами — природа; потому-то и надо жить ими и питаться ими. То же самое и относительно великих мастеров. Неужели вы думаете, что, заставляя вас их копировать, я хочу сделать из вас копиистов? Нет! Я хочу, чтобы вы извлекали сок из самого растения.

Обращайтесь же к великим мастерам, говорите с ними, они вам ответят, так как они и посейчас живы. Это они вас научат; я же не кто иной, как посредник.

У меня лишь одна малая заслуга: я знаю тот путь, по которому надо следовать для достижения цели, и я вам его указываю: вот наша цель — приблизиться к античному искусству, потому что это — природа. В нем — внутреннее знание и законченное философское выражение формы красоты.

Греки были настолько совершенны в скульптуре, архитектуре, поэзии и во всем, чего они касались, что слово «греческий» стало синонимом слова прекрасный. Только они и абсолютно правдивы и абсолютно прекрасны; они умели видеть, узнавать и передавать. Вы их видели, этих мастеров; они не притворяются, они таковы как есть. Вот и все! Римляне им подражали, и они все еще замечательны; а мы. мы галлы, мы варвары, и только стараясь приблизиться к грекам, только применяя их способы работы, мы сможем заслужить право называться художниками. Никаких угрызений, если вы копируете древних. Их произведения — это общее достояние, откуда каждый может брать то, что ему понравится. Они становятся нашей собственностью, когда мы умеем ими пользоваться: Рафаэль, неустанно подражая им, всегда оставался самим собой.

Если обратиться к опыту, то окажется, что, только знакомясь с творчеством других, учишься сам творить в искусстве, точно так же, как привыкаешь мыслить, читая мысли других. Итак, только наблюдая и непрерывно изучая шедевры мы можем оживлять и развивать наши собственные возможности.

[...] Вы знаете все, чему можно научиться самому; но пока вы не спросили совета у античных мастеров, вам не удастся передать модель такой, какова она на самом деле. Только они вас этому научат. Несмотря на все ваши возможности, вы так и простоите всю жизнь перед натурой, не сумев воспроизвести ее жизненно и правдиво.

Тот, кто не хочет использовать никакой другой мысли, кроме своей собственной, скоро дойдет до самого жалкого из всех подражаний, до подражания своим собственным произведениям.

Умелый художник, не рискуя повредить себе, может выгодно использовать всякие, даже плохие примеры. Он сможет извлечь пользу из самых посредственных вещей, которые, пройдя через его руки, обретут совершенство. Он сможет в грубых образцах искусства, до его возрождения, найти для себя своеобразные идеи, удачные сочетания и, сверх того, иногда даже очень важные открытия.

Пример других нисколько не ослабляет наше воображение и наше суждение, как это думают многие; напротив, он способствует укреплению наших понятий о совершенстве, которые поначалу еще слабы, бесформенны и с.мутны. Эти понятия станут устойчивыми, законченными и ясными благодаря авторитету и практике тех, о которых можно сказать, что одобрение веков сделало их произведения бессмертными.

Пусть мне больше не говорят о следующем нелепом изречении: «Нужно новое, надо следовать за своим веком, все меняется, все изменилось». Это не что иное, как софизм... Разве природа меняется, разве свет и воздух меняются, разве страсти человеческого сердца изменились со времен Гомера? «Надо следовать за своим веком». Но если мой век неправ? Если мой сосед делает зло, разве я обязан поступать так же? Если добродетель, равно как и красота, вами не признается, так нужно, чтобы я в свою очередь отрицал ее или вам подражал!

Был на земном шаре маленький кусочек земли, называемый Грецией, где под самым прекрасным небом, у жителей, наделенных единственным в своем роде устройством интеллекта, литература и искусства озарили все светом, которым пользовались все народы и все следующие поколения. Гомер первый в своей поэзии разобрался в красотах мира, как бог, который создал жизнь, отделив ее от хаоса. Гомер раз навсегда воспитал человечество, он воплотил красоту в бессмертных правилах и примерах. Все великие люди Греции: порты, трагики, историки, артисты всех родов, художники, скульпторы, архитекторы — все родились от него; и пока существовала греческая цивилизация и пока после нее над миром владычествовал Рим, на практике продолжали применяться все те же однажды уже найденные принципы. Позднее, в великие столетия нового времени, гениальные люди снова делали то, что сделали до них. Гомер и Фидий, Рафаэль и Пуссен, Глюк и Моцарт в действительности говорили одно и то же.