Своеобразие художественных средств Анатоля Франса

Анатоль Франс не признавал никакого видимого плана построения своих произведений. Все носит характер импровизации. Это легкая, непринужденная, изящная беседа с читателем, не более. Так в разговоре мы свободно переходим от одного к другому, уходим далеко в сторону от первоначального предмета речи и потом возвращаемся, чтобы опять и опять отвлекаться под влиянием минутной ассоциации мыслей. Такова писательская манера Франса. Фраза его безупречна в своей классической ясности. Это традиции лучших французских стилистов, и, пожалуй, традиции, идущие от живого колоритного языка писателей XVI столетия, утраченные в XVII столетии под влиянием напыщенных проповедей епископа Боссюэта, языка прециозных салонов и патетических монологов трагедий. Вольтер и просветители вернули французскую прозу на прежний путь, но уже в XIX столетии Шатобриан снова придал ей привкус велеречивости. Анатоль Франс — ученик Рабле и Монтеня, ученик Вольтера и Дидро. Он перенял у них любовь к философскому диалогу, которую они в свою очередь заимствовали у античных писателей Платона и Лукиана, и тонкое умение пользоваться вставными новеллами, философскими притчами. Подобно Рабле, он любит перегружать свое повествование атрибутами ученой эрудиции — цитатами из древних текстов, ссылками на забытые или полузабытые исторические имена. Эти атрибуты эрудиции почти всегда являются оружием замаскированной насмешки. Часто, прерывая отвлеченные умствования своих героев, писатель несколькими мазками кисти обрисует перед вашим изумленным взором живое человеческое лицо. И вы дивитесь яркости портрета.

Философский роман Франса отличается от философского романа XVIII столетия. XIX век, век расцвета художественной прозы, оказал в данном случае благотворное влияние. В романе Франса нет той рационалистической скованности, какой грешили подчас писатели-просветители. Характеры вычерчены ярко, природа и человек предстают читателю в пластической выразительности. Живописные средства чрезвычайно богаты.

Не всегда писательская манера Анатоля Франса одинакова. В «Тайс» он — лирик. Нас покоряет романтическая патетика, несколько стилизованная, в духе библейских псалмов. Но это дает нам удивительное ощущение эпохи. В непритязательных записях Жака Турнеброша («Харчевня королевы Гусиные лапы», «Воззрения Жерома Куаньяра») Франс — добродушный говорун, знающий толк в сердечной беседе. В романе «Боги жаждут» он обретает дар возвышенного красноречия. Мы слышим голоса революционных трибунов и страстную, взволнованную, грубоватую речь парижской улицы.

Франс избирает жанр злого памфлета («Остров пингвинов), когда ему нужно излить свое негодование, выразить в предельно острой манере свою неприязнь к буржуазии. Здесь он — последователь своего соотечественника Рабле и англичанина Джонатана Свифта. Он любит философские аллегории, случалось ему вводить в свои строго реалистические произведения фантастический элемент («Восстание ангелов»). Но в отличие от немецкого романтика Гофмана, у которого фантастика, переплетаясь с реальностью, затушевывает границы возможного и невозможного, внося в сознание чувство сомнения в подлинности мира и нас самих, Анатоль Франс, последователь материалиста Лукреция, всегда твердо стоит на земной почве.

Талант писателя — нравственно здоровый, жизнерадостный, оптимистический. Даже когда ему случается высказать самые пессимистические суждения, он делает это так, что мы не испытываем ужаса и отчаяния. Добрая улыбка писателя всегда вселяет в нас веру в счастье.