«Заира» Вольтера. Анализ и краткий пересказ

Другую сторону интереса Вольтера к Шекспиру выражает его трагедия «Заира». Об этом говорит сам факт обращения к «Отелло» — трагедии, в которой социально-историческая проблема не выступает открыто и где непосредственной темой служит любовь Отелло и Дездемоны.

«Заира» — тоже трагедия любви, первая трагедия любви в вольтеровском театре. «Наконец-то я рискнул изобразить любовь,— писал Вольтер,— но это любовь не галантная и не французская». Это замечание Вольтера свидетельствует, что источником его новой драмы явилось все то же творчество Шекспира: «прекрасная трагедия о венецианском мавре» была хорошо известна Вольтеру и давно привлекала его внимание.

Содержание «Дайры» образует история любви иерусалимского султана Оросмана и его пленницы юной француженки Дайры. На пути этой любви возникает множество препятствий. В Иерусалим возвращается французский рыцарь Нерестан, он приехал сюда, чтобы выкупить десять французов, томящихся в плену у Оросмана, и среди них Дайру и Лузиньяна — одного из потомков иерусалимских королей крестоносцев. Это происходит в тот самый момент, когда Дайра должна стать женой Оросмана и разделить его корону. Вначале она отказывается следовать за Нерестаном, но когда Лузиньян узнает в ней и Нерестане потерянных им детей и, умирая, требует, чтобы Дайра осталась верна своему богу, она дает клятву умирающему сохранить верность христианской религии и расстаться с Орос-маном. С этого момента центральным конфликтом драмы становится внутренняя борьба героини между религиозным долгом и любовью к Оросману. Но гибнет Дайра не в результате этой душевной борьбы, как героини классической трагедии. Она гибнет от руки своего возлюбленного, который, ничего не зная о происшедшем, случайно перехватывает письмо Нерестана и, подозревая Дайру в измене, в порыве ревности закалывает ее.

Уже из беглого изложения сюжета драмы видно, что в «Дайре», как и в «Смерти Цезаря», скрестились два истока драматургии Вольтера тридцатых годов — творчество Шекспира и театр французского классицизма.

Влияние Шекспира особенно ощутимо на образе Оросмана. Подобно Отелло, Оросман — сильная, цельная и благородная натура, даже врагам своим он внушает уважение. Отношения с Дайрой Оросман стремится строить на полном взаимном доверии, искренности и правдивости, и в «измене» Дайры его больше всего оскорбляет обман, вероломство, видимость добродетели и чистоты. Он, вероятно, мог бы простить даже измену, если бы Заира честно и прямо призналась ему, что любит другого. Убивая Заиру, Оросман, как и Отелло, вершит суд над героиней. Поэтому после убийства он не раскаивается в совершенном, пока не узнает, что заблуждался, что Заира невинна.

Но в центре трагедии Вольтера не Оросман, а Заира, и это меняет весь смысл драмы. Раздираемая борьбой между любовью и религией Заира ближе героиням Расина, чем цельному характеру Дездемоны, хотя и в ее любви и в ее горестной судьбе есть много общего с героиней Шекспира. Было бы однако большой ошибкой не видеть глубокого различия между Заирой и героями классицизма. От героинь Расина Заиру отличает ощущение правомерности своего чувства к Оросману, любовь представляется ей естественной, законной и прекрасной. Уже с самого начала драмы Заира говорит о том, как не важна для нее собственная вера. Что ей до того, что Оросман — мусульманин, разве этим определяется его человеческий облик, разве героизм, искренность, прямота и глубина его чувств зависят от его веры?

Конфликт между религией и любовью возникает в душе Заиры лишь в третьем акте, и возникает он не под влиянием религиозного долга (его у Заиры собственно нет до конца трагедии), а после того, как, поддавшись чувству сострадания к умирающему отцу, она дает клятву сохранить верность христианской религии и отказаться от любви к Оросману. Характерно, что клятва, т. е. нечто внешнее, а не внутреннее, мешает Заире отдаться своему чувству. «Любить или веровать, но клятву принесла я», восклицает она в отчаянии. Очень важна сцена между Нерестаном и Заирой (акт III, сцена 2). Религиозные принципы Нерестана она воспринимает как нечто бессмысленное, бесчеловечное и жестокое, не может в них поверить, признать греховность своей любви. Она смело заявляет брату: «Рази, султана я люблю». Только воспоминание об отце и чувство к брату заставляют Заиру остаться верной религиозному долгу. Последний монолог третьего акта, однако, показывает, что все равно Заира не может отказаться от счастья с Оросманом («Но любит Оросман и все забыла я»). Религия лишь внешнее препятствие для ее любви, а не внутренняя преграда. Поэтому Заира говорит о тяжести долга, и все ее чувства и все помыслы полны Оросманом: «Я вижу лишь его и вся душа хмелеет от счастья знать, что он меня одну лелеет». И даже тогда, когда она как будто приняла окончательное решение расстаться с Оросманом, ее больше всего страшит мысль, что Оросман ее не любит.

Развязка трагедии не является разрешением ее внутреннего конфликта, она возникает неожиданно и случайно. Это часто вызывало серьезные упреки, а между тем такой характер развязки выражает важную мысль драмы. Случайность развязки как бы говорит зрителю, читателю, что в гибели героев нет разумной необходимости, как это было в трагедии XVII века, у Корнеля или Расина, например, что Оросман и Заира погибли в результате недоразумения, ошибки, заблуждения. Это надо понимать широко: заблуждением является для Вольтера не только ревность Оросмана, заблуждением являются и те религиозные нормы, которым готова следовать Заира, решившись отказаться от своей любви. Смысл развязки Вольтера — герои могли и должны были быть счастливы и только нечто лояшое, неразумное помешало им. Этим «Заира» решительно отличается от трагедии XVII века. Недаром Руссо, выступавший с резкой критикой театра классицизма, называл «Заиру» «чарующей пьесой», ощущал в ней созвучный себе пафос чувствительности и защиту прав «естественного человека». Сам Вольтер противопоставлял «Заиру» «Горацию» Корнеля, этой образцовой трагедии классицизма. «Qu’il mourut» («Лучше бы он умер»),— писал он,— было бы неуместным в «Заире», и «Vous pleurez, Zaire» («Вы плачете, Заира») показалось бы дерзким в «Горации».

Государственный долг показан у Корнеля как высшая жизненная ценность, перед которой все другое должно уйти на второй план.

Основной же пафос «Заиры» — утверждение прав человека на счастье. Это сближает трагедию Вольтера с шекспировским «Отелло», ее прототипом. Гуманистический пафос английского драматурга оказался созвучным Вольтеру в его борьбе со «старым порядком».

Здесь же, однако, обнаруживаются и существенные отличия Вольтера от Шекспира. При всей своей человечности герои Шекспира являются грандиозными обобщениями, они вбирают в себя все духовное богатство общественного развития и в своей личной судьбе, и в своих душевных коллизиях выражают огромные исторические сдвиги. Заира — героиня совсем иного масштаба, ограниченная уже во многом узкими рамками частной жизни. Она скорее несчастна, чем величественна, более трогательна, чем возвышенна; она ниже той ситуации, в которую ее поставила жизнь; поэтому она жалуется на несчастья, которые на нее обрушились и с которыми ей не под силу бороться. Заира ближе среднему человеку будущей буржуазной драмы, чем героиням Шекспира или Расина.

С изменением характера трагического героя, с приближением его к среднему уровню меняется и вся эстетическая концепция трагедии: спокойное трагическое созерцание, характерное для театра классицизма, сменяется активным эмоциональным сопереживанием зрителя. Интересно свидетельство современника об одном из первых представлений «Заиры»: «В тот момент, когда Оросман готовился поразить кинжалом Заиру, одна молодая дама, обнаруживавшая и до того признаки глубокого волнения, стала громко кричать. Увидев поднятый кинжал, она воскликнула: «Заира, Заира» и упала в судорогах. Вопли ее на несколько минут прервали спектакль».

Такое восприятие трагедии немыслимо было в театре XVII века. Оно стало возможным только потому, что исчезла дистанция, отделяющая зрителя от героя, и высокий стиль классической трагедии снизился до уровня простой человеческой интимности. «Мне казалось необходимым,— писал Вольтер,— наполнить интимной нежностью и легкостью Пьесу, действие которой всецело основано на чувстве. Не упрекайте меня в ослаблении струн моей лиры, звуки ее показались бы резкими, пожелай я усилить их в данных обстоятельствах».

С этим связан отказ Вольтера и от мифологического сюжета, который больше не отвечает масштабу и характеру его героев. Вольтер стремится воспроизвести в своих трагедиях местный колорит. Так, в «Заире» он рисует турецкие и французские нравы, в других пьесах — индейские и испанские («Альзира»), мавританские («Зюли-ма») и т. п. Сам Вольтер придавал этому новшеству огромное значение и воспринимал его как кардинальное изменение поэтики классицизма. «Заира» именно поэтому казалась ему «самой необычной пьесой на нашей сцене».

Желание растрогать зрителя, вызвать его слезы становится главной художественной задачей писателя. Совершенство формы ему кажется теперь чем-то второстепенным по сравнению с сюжетом. «Усйех пьесы,— говорил Вольтер,— в ее сюжете. Если сюжет не интересен, то даже стихи Вергилия, Расина и превосходные тирады Корнеля не обеспечат успеха произведения». Вольтер стремится к форсированию драматических положений, к обострению интриги, к острым театральным эффектам. Это уже наметилось в «Смерти Цезаря», где убийство Цезаря происходит почти на глазах у зрителя: «открывается задняя часть сцены и ликторы проносят тело Цезаря, покрытое окровавленной тогой». Эти зрелищные эффекты усиливаются в «Заире». Уже говорилось о том, какое впечатление производила на зрителей сцена убийства героини.

Узкие рамки классицистической формы становятся порою тесными для Вольтера, отчего возникает перенапряженность и неправдоподобие отдельных ситуаций и положений.

При всех отступлениях от поэтики классицизма трагедия Вольтера остается в границах этого художественного стиля.

В «Заире» сохраняется основная коллизия трагедии классицизма — столкновение в душе героини любви и долга. И хотя решение этого конфликта у Вольтера иное, чем в театре XVII века (пафос драмы в утверждении права человека на счастье), однако существенно то, что все же не цельный Оросман, а раздираемая внутренними противоречиями Заира является главным лицом трагедии. В своей героине Вольтер ценит не только протест против религиозных предрассудков, но и способность возвыситься над личными страстями и действовать, подчиняясь более высоким нравственным целям. Заира лишена эгоизма «естественного человека» и во всех своих поступках и реакциях остается человеком общественным, цивилизованным. Этим она близка героиням Расина. От любви к Оро-сману Заира готова отказаться потому, что ее брак может оскорбить брата, причинить боль умирающему отцу. Заира и слабая женщина и героиня, способная на самоотречение и самопожертвование. Она защищает права человека и дает образец гражданских добродетелей.