Память, отбор, обобщение, тенденция

Память, отбор, обобщение, тенденция

Яне знаю, ведет ли Николай Семенович Тихонов дневники, хватает ли у него на это времени. Записные книжки, однако, в его «хозяйстве» имеются, и, очевидно, в немалом количестве,— о них говорится, между прочим, в недавних рассказах писателя, образующих цикл «Страницы воспоминаний». По большей части, надо полагать, схваченное взглядом фиксируется в этих книжечках на ходу, двумя-тремя словами, только для себя,— так поступает, по крайней мере, большинство литераторов; иногда же отдельные записи разрастаются у Н. С. Тихонова в своеобразные стихотворения в прозе, которые можно почти без изменений включить в завершенный текст художественного произведения. Этому тоже есть примеры. Но, разумеется, основной дневник, основная записная книжка писателя, основной источник, откуда он без устали черпает свои богатства,— это его на редкость от природы одаренная и великолепно тренированная художническая память, В своих воспоминаниях Н. Тихонов обращается преимущественно к событиям четвертьвековой, а то и тридцатилетней и тридцатипятилетней давности. Но рассказывает он о них, как будто о том, что произошло вчера или несколько часов тому назад. И представляется, что он помнит — точно и безошибочно — все, чему когда-либо был свидетелем. Он отлично помнит запахи — ароматы садов и лугов, гарь походного костра. У него необычайно остры осязательные впечатления — как, скажем, он прижимался к крупу коня, перебираясь через горы по узенькой тропе над пропастью. И исключительно разносторонни у него зрительные воспоминания. Вот, казалось бы, не очень притягательная, сугубо прозаическая картинка — свиньи и вороны на городской свалке. С каким обилием живописных деталей она много лет спустя воссоздана писателем! Но, понятно, я называю пока не самое главное, чем примечательны рассказы Н. Тихонова. Главное в них — люди, великое множество людей, с которыми встречался на своем веку писатель и которые превосходно запечатлелись в его памяти. И тут опять-таки хочется отметить, что — так кажется, во всяком случае,—запомнились ему эти люди, если можно так выразиться, целиком — и их внешний облик, и их одежда, и их манера разговаривать, и содержание разговоров, которые они вели, и то особое, неповторимое, что составляет сущность их натуры, их человеческое обаяние.

 

Эти особенности тихоновской памяти объясняют, по-видимому, в немалой степени самый ритм его повествования, обстоятельный, неторопливый, в иных местах, пожалуй, чересчур медлительный. Такая подробная перед глазами панорама, что невольно то здесь, то там возникает желание остановиться, задержаться...

 

Память — цепкая, чувственная, образная память — драгоценное свойство настоящего художника слова. Она — непременное условие и предпосылка подлинного искусства, действительно заслуживающего этого ответственного и весомого наименования. А далее в искусстве, о чем многократно и на разные лады говорили и теоретики литературы и сами писатели, необходим отбор, отделение существенного и важного от мелкого, наносного и случайного. Понятие отбора — одно из главнейших в литературном деле, и оно, вообще-то говоря, безусловно правильно. Но, может быть, нелишне будет в этой связи небольшое уточнение. Не надо думать, будто писатель (как, впрочем, и любой живой человек) сперва безропотно забирает от жизни все, что она в состоянии ему предложить (или навязать), — все значительное и незначительное, имеющее ценность и не имеющее никакой пены, достойное внимания и уважения и отбросы с заднего двора, — и лишь затем принимается за разт борку, начинает прикидывать, что ему нужно и что не нужно. На самом деле все происходит гораздо интуитивнее, естественнее, непосредственнее, отбор необходимого художнику совершается в большой мере в самом процессе жизневосприятия.

 

Это особенно ярко видно на примере Николая Тихонова. Посмотрите, с кем он связан, какие люди его окружают! Я не сомневаюсь ни минуты, что он активно образовывал вокруг себя совершенно определенную среду. Но тут сказывался не головной, сухо рационалистический отбор (я нарочно беру лишь одно из значений этого слова), тут нашло свое выражение живое, сердечное влечение к людям, ему дорогим и интересным. Без сомнения, писатель встречал и людей иного типа, но они если и занимали его как-то, то главным образом по контрасту.

 

Герои Н. Тихонова — люди больших высот, люди подвига, люди — творцы и борцы, представители той человеческой породы, о который Тихонов еще юношей так замечательно сказал в своих сразу ставших хрестоматийными стихах:

 

Гвозди б делать из этих людей:

 

Крепче б не было в мире гвоздей.

 

Героев его рассказов, как правило, уже нет в живых. Одни из них умерли естественной смертью, кто молодым, кто в глубокой старости, другие погибли на фронтах Отечественной войны, некоторых подмял под себя страшный каток репрессий времен культа личности и вместо безвестной могилы от них осталось два кратких слова:                «реабилитирован посмертно».

 

К ним принадлежат в воспоминаниях писателя ленинградский поэт Вольф Эрлих и ученый-горец Юсуф Шовкринский. Но все герои новой книги Н. Тихонова прожили славную жизнь, хорошо поработали и в меру отпущенных им возможностей насладились жизнью, и теперь под пером писателя-мемуариста мы их снова увидели во всей их жизненной непосредственности и привлекательности. Любопытно, что с особенной художественной тщательностью вырисованы у автора образы людей, не сумевших развернуть свои дарования, чей жизненный и творческий путь оборвался рано. Тихонов словно пытается договорить за них то, что им высказать не по их вине не довелось.

 

Должен сказать тут, что если, по дурной привычке иных читателей, не читать «Страницы воспоминаний» как положено, строка за строкой, а начать бегло их перелистывать и смотреть «по диагонали», то может показаться с первого взгляда, будто Тихонов себя и своих друзей, среди которых немало людей с очень громкими именами, зачастую изображает не в те моменты, когда они проявляют себя с наибольшей полнотой, не в моменты борьбы и творчества, а в моменты менее значимые, во время отдыха. Да, формально это действительно так, и описания странствий, прогулок, охоты, встреч за праздничным столом занимают у него заметное место. Но я хочу со всей категоричностью подчеркнуть, что Тихонов и его друзья никогда не предавались тому дремотному, расслабляющему дачному отдыху, на который временами бесспорно имеет право уставший человек и который кое-каким подмосковным жителям представляется некой вершиной блаженства. Путешествия, предпринимаемые Николаем Семеновичем Тихоновым, в которых он участвует с такой отдачей физических и душевных сил, — это не только пиршество; для любознательного взгляда и уха это ничем не заменимая школа отваги, мужества, сообразительности, находчивости, дружеской взаимоподдержки в трудную минуту. Даже привычные к переходам в горах кони, рассказывает писатель, и то нередко спотыкаются от усталости, а у путешественников словно крылья вырастают и легкие их наполняются необыкновенной, удивительной свежестью.

 

Среди многих эпизодов, рассыпанных по «Страницам воспоминаний», выделю небольшой эпизод, главное действующее лицо которого сам автор. В одном горном селении подвели Тихонову молодого жеребца, относительно которого ясно было, что он оседлан впервые. Надо было, понял писатель, приготовиться к тому, что он может выкинуть все, что угодно. Но Тихонов не стал отказываться от горячего скакуна. Тщательно проверив стремена и подпруги, он вскочил в седло и погнал поднявшегося на дыбы коня по узкой уличке. «Я знал, что эта узкая уличка приведет нас на мусульманское кладбище. Конь вылетел на кладбище, думая найти простор, на котором он покажет всю свою удаль, мчась безоглядно вперед, но перед ним внезапно выросли ряды каменных памятников, преградивших путь». В единоборстве коня и человека коню пришлось уступить. «Конь вставал на дыбы, съеживался для прыжка, я спокойно давал ему вымотать свою ярость, отдавая ему повод, чтобы он мог делать свечки и, поворачиваясь на задних ногах, снова вставать на то же узкое пространство. Я медленно вел его между надгробий, чувствуя, как убывает его неистовство. Затратив на первые прыжки всю силу, вымотавшись, натыкаясь на камни со всех сторон, он сам спешил поскорее оставить эту каменную западню, в которую попал так неожиданно». Эпизод рассказан мимоходом, но я привожу его здесь потому, что он очень выразительно показывает, что для таких людей, как Н. С. Тихонов, значит отдых.

 

Духовный мир советского человека далеко не однотонен, — и разные стороны его разные писатели воссоздают по-своему. Для Тихонова без общения с природой, без прикосновения к ее тайнам, без погружения в стихию ее бесконечных изменений само человеческое существование немыслимо. Я уверен, если бы судьба обрекла его быть только горожанином, он переживал бы жесточайшую трагедию. Но такого и вообразить себе нельзя... Полагаю, что уместно будет процитировать сейчас несколько строк об Александре Фадееве и Самеде Вургуне, с которыми Тихонов охотился вместе в закавказских лесах: «Если бы я не видел Фадеева и Самеда Вургуна рядом во всем их охотничьем снаряжении, охваченных азартом, шагающих неутомимо и увлекающих за собой всех спутников,— двух моих друзей, помолодевших, свежих, веселых, мужественных, как будто они хлебнули колдовского зелья, — я бы в своей дружбе с ними не прикоснулся к важному источнику энергии, питавшему их нравственные силы».

 

Общение с природой, — для Н. С. Тихонова это почти правило,— благотворнейшим образом влияет на общение с людьми. Создается обстановка, располагающая к откровенности, к задушевному разговору, к наилучшему раскрытию своих мыслей и чувствований. От бытовых мелочей беседа естественно и непринужденно переходит к громадным темам философского и политического звучания.

 

С Самедом Вургуном и Фадеевым Тихонов странствовал после шумных юбилейных торжеств в честь Низами, но не только поэтому, разумеется, речь заходит у них то и дело о литературе. Это ведь их жизнь, самое главное и важное в ней. И до того современны многие их раздумья и высказывания, что невольно хочется снова прибегнуть к цитате.

 

«Посмотри, — вспоминает Тихонов гневную тираду взволновавшегося Вургуна, — говорят: не надо больших слов. А как же было во время войны? Такие большие слова говорили: Родина, Месть, Клятва ненависти, Смерть врагу. Все понимали, что сражаются за большое дело. «Коммунисты, вперед!» — это большие слова. А как ты скажешь по-другому? «Пойдем вперед, товарищи!»? Так нельзя говорить. Я, когда писал Вагифа, я знал, что надо найти язык трагедии. Если я не найду, не получится герой и его эпоха... Не надо бояться большой темы, больших дел. Мы смотрели Мингечаур. Большое дело! Как его маленькими словами оставишь для потомства! Потомок сам придет на Мингечаурское море, и сам посмотрит, и бросит все маленькие слова в сторону, скажет: мои предки — герои, сделали героическое дело...»

 

«Я думаю, — следует ответ Фадеева, — что сложность нашей эпохи должна решаться во многих стилях, во многих литературных формах. Ты поэт, так сказать, другой формации, чем, скажем, Мирза Фа-тали Ахундов, который избрал для себя прием театрального произведения, комедийного, так сказать, плана и достиг огромного успеха в изображении своей эпохи этим приемом. И у нас — возьми в поэзии — какое разнообразие, сколько голосов, и очень разных! Конечно, ты имеешь право на свой высокий подход, на большой масштаб». А затем идет крайне характерное добавление, которое, собственно, все в суждении Фадеева объясняет: «Ты и сам такой характер, что годишься в пьесу высокой поэзии».

 

Несомненно, Самед Вургун и Фадеев в воспоминаниях Н. Тихонова рядом появились вполне правомерно. Так же как и Сулейман Стальский, Гамзат Ца-даса и Эффенди Капиев — рядом с другими русскими поэтами. В этом сказывается революционный патриотизм Тихонова, патриотизм человека, кровно ощущающего своей Родиной весь многонациональный Советский Союз. Дружба народов для него не отвлеченный политический лозунг, а повседневье быта страны и — одновременно — поэтическое переживание. Крупные фигуры литератур братских народов для него поистине братья, и он счастлив своим знакомством и дружбой с ними.

 

Но обратимся к некоторым чисто художественным особенностям воспоминаний Н. Тихонова.

 

Художнику-мемуаристу совершенно недостаточно быть только знакомым с выдающимся Лицом. Это всего лишь житейская удача, которую надо превратить в удачу художественную. А для этого человека нужно увидеть как бы изнутри, понять его и, конечно же, «разговорить». Бывает иногда, что мемуарист обладает безукоризненной безличностью фотокамеры, и это тоже составляет подчас весьма определенную ценность. Таков в какой-то мере знаменитый Эккерман, собеседник, с которым Гёте чувствовал себя абсолютно свободно и которого он, видимо, нисколько не стеснялся, порой даже, очевидно, попросту не замечал. О характере их отношений свидетельствует, между прочим, тот факт, что некоторые записи Эккермана Гёте просматривал и самолично поправлял. Однако подлинные художественно-мемуарные произведения возникают, безусловно, иначе. Для возникновения их необходимо соприкосновение, а иной раз и столкновение двух ярких индивидуальностей — мемуариста и его «объекта». Классический образец такого рода произведений — воспоминания Горького о Льве Толстом.

 

Одна из существеннейших граней писательского таланта Н. С. Тихонова — это его незаурядное умение «разговорить» человека, заставить его раскрыться так, чтобы тот выявил, чем он богат и своеобразен. Но никакой особой «методологии» «расшифровки» героя у Тихонова при этом нет, — просто он разговаривает заинтересованно и увлеченно и тем самым вызывает и у своего партнера соответствующую реакцию. Взять хотя бы его рассказ о поэте-моряке Алексее Лебедеве, штурмане подводного плавания, совсем молодым погибшем в первый же год Великой Отечественной войны. В сущности, основа рассказа —• несколько бесед Тихонова и Лебедева, в которых, вопреки «канонам» жанра, предписывающим мемуаристу оттеснить себя на задний план, Тихонов едва ли не более активен, чем Лебедев.

 

Выше говорилось о силе тихоновской памяти. Добавлю еще, что память Тихонова оснащена огромным количеством самых разнообразных исторических сведений, что он помнит массу всяких исторических фактов, происшествий и анекдотов, и что попутно, если к слову придется, он может прочитать вам «с ходу» увлекательнейшую лекцию на историческую тему, которую вы мельком задели.

 

В разговоре с Лебедевым, естественно, на первом месте море. С завидной эрудицией, с поразительными подробностями, которые, кажется, ему одному только и известны, рассказывает Н. С. Тихонов своему молодому другу о людях моря, о морских путешествиях, о морских сражениях. Не удивительно, что Лебедев приходит в восторг. «Послушайте... я никогда не мог этого предположить. Вы, значит, моряк в душе. О, как я рад, что вы, оказывается, просто предназначены для моря! Почему же вы не стали моряком?»

 

Но тут-то и обнаруживается неожиданный композиционный «ход» рассказа, оправдывающий его необычное построение. Рассказчик с печалью признается, что море никогда его не влекло и не влечет: «Я человек земли...» А это признание в свою очередь вызывает страстную исповедь растревоженного и потрясенного таким внезапным поворотом беседы Алексея Лебедева: «Я человек моря. Я не могу жить без него. Оно живет во мне, в моем сердце, в моей крови...» Страницы, на которых А. Лебедев говорит о себе и о своей привязанности к морю, о своей трудной, опасной и романтической профессии моряка, относятся, на мой взгляд, к лучшим и выразительнейшим в цикле «Страницы воспоминаний».

 

Надо бы рассказать еще о портрете Георгия Суворова, о портрете Марка Аронсона, о портрете Езет-хан Уруймаговой, да и о многом другом. Но всего в небольшой статье не охватишь.

 

Среди проблем, которых, возможно, следовало бы коснуться в этой статье, отсутствует проблема художественного вымысла. Не потому, понятно, что ей нет места в художественно-мемуарной литературе. Но, во-первых, в данном случае у меня просто нет для этого материала. А во-вторых, рассказы Н. Тихонова отмечены печатью такой безусловной достоверности, проникнуты таким любовно-внимательным и бережным отношением автора к своим героям, что как-то трудно допустить у него нарочитое переиначи-вание реальных, закрепленных памятью, жизненных фактов. Другое дело, что порой память может «подвести» художника, вернее, в процесс припоминания может вмешаться творческая фантазия с ее непроизвольной переработкой жизненного «сырья». В конце концов, каждый человек вспоминает по-своему. Но в общем-то, если я правильно понимаю смысл работы Н. Тихонова над образами людей в его воспоминаниях, она заключается в художественной верности правде жизненных фактов, взятой в самом точном и отнюдь не фигуральном значении слова. Воспроизвести то, что было, и так, как было, не меняя ничего из того, что сохранила память, — такова, мне представляется, нелегкая задача Тихонова — художника-мемуариста.

 

Но, может быть, в таком случае мы имеем дело с простым копированием действительности и о художественности нам не к чему и говорить? Может быть, в таком случае отступают назад законы искусства, требующие непременно обобщения и типизации явлений? Ничуть не бывало, конечно! И в художественно-мемуарном произведении, при всей его фактической достоверности, налицо отбор, налицо оценка, налицо тенденция, недвусмысленно выявленные симпатии и антипатии автора. Налицо, следовательно, все необходимое для проявления художественности. Надо суметь лишь разглядеть, в какие «клеточки» произведения она перемещается. В «Страницах воспоминаний» Н. Тихонова художественность проступает прежде всего в самой манере изложения, ненавязчиво, просто, я бы сказал, целомудренно-сдержанно выделяющей и передающей героическое и поэтическое в человеке. Художественность, далее, во взгляде писателя на окружающий нас мир, в его умении видеть в нем — и воссоздать в конкретно-чувственной форме — большое, достойное и прекрасное. И, наконец, художественность в широком замысле книги Н. Тихонова, рисующей замечательных наших современников, превосходных советских людей. Это люди, о которых рассказано в прозе, но которые под пером Николая Тихонова просятся в стих, — и не случайно, по всей вероятности, писатель время от времени прибегает к стихам, своим собственным или своих героев, чтобы полнее раскрыть и дать читателям почувствовать, что это за изумительные люди. 

Категория: Г. Ленобль "Писатель и его работа" | Добавил: fantast (21.05.2016)
Просмотров: 848 | Рейтинг: 0.0/0