На трудном пути

На трудном пути

Иногда мы невольно удивляемся, до чего человек по-разному проявляет себя в разных сферах жизни — в труде и в любви. Выходит, что человек, хотя он и один, не очень-то все-таки «един». И писателю, когда ему приходится иметь дело с таким «путаным» человеком, нередко совсем нелегко понять и показать, в чем его подлинное единство.

 

Можно, конечно, прибегнуть к простенькой схеме: примерный производственник не менее примерен и в быту, и в личной жизни. Разумеется, в действительности такого рода случаи не редкость, они скорее всего даже правило. Но когда в литературе многообразие жизни сводят к одной-двум схемам и при этом из примерного производственника автоматически выводят примерного семьянина, получается идиллия, пастораль, все, что угодно, но только не реалистическое воспроизведение действительности. Подчас такой автоматизм приводит к прямой пошлости, как, например, в давней газетной заметке, где говорилось, что «лучшие женихи достались пятисотницам». По поводу этой заметки И. Ильф писал, что в редакции следовало бы выбить все стекла.

 

Неправильно было бы, конечно, если бы в литературе описывалось обратное: будто обе эти сферы человеческого бытия — общественно-производственная и семейно-любовная—никак между собой не связаны. На практике, однако, многие писатели всерьез не задумываются над тем, какая взаимосвязь существует между различными сторонами жизни человека.

 

В творчестве Г. Николаевой любовь, любовные чувствования и любовные отношения людей занимают очень большое место. Любовь в ее книгах — одно из важнейших слагаемых сюжета, хотя самодовлеющего значения в них она не имеет, общественные проблемы для писательницы всегда на первом плане. Но это не означает, что чувство это, изображение этого чувства служит ей средством дополнительной раскраски героя, как частенько бывает в иных современных романах. Интимная жизнь главных героев в обоих романах Г. Николаевой — «Жатва» и «Битва в пути» — представляет самостоятельный интерес, и художественное исследование того, как интимная жизнь человека взаимодействует с другими сторонами его жизни, неизменно привлекает самое пристальное внимание писательницы.

 

Правда, порой у Г. Николаевой чувствуется известная заданность темы и проблемы. В очень убедительно начатой «Жатве» вскрыты глубинные подосновы семейной драмы Бортниковых, вовсе не сводимой к недоразумению: Авдотья решила, что Василий погиб на фронте, и поэтому вышла вторично замуж. Трудный, резкий характер Василия приводит к осложнениям и в его работе председателя колхоза, и в семейных его отношениях. Однако отсюда не следует, — и я не хотел бы, чтобы меня так поняли, — будто в романе можно усмотреть прямой параллелизм личного и общественного, грубо и навязчиво, «во что бы то ни стало» проводимый писательницей. Нет, все у нее сложнее, окольнее, достовернее, — и временный разрыв Бортниковых воспринимается читателем как жизненная неизбежность. Много удачного есть в описании возвращения Авдотьи к Василию, что связывается с существенными изменениями в его характере, с общим его человеческим ростом, — но тут, по-моему, не целиком сближение их определяется самодвижением образов, кое-где чувствуется, что подталкивает героев автор.

 

Несколько по-другому происходит дело в «Битве в пути». В критике указывалось, что писательница облегчила Тине и Бахиреву возможность сблизиться, услав жену Бахирева на курорт, а мужа Тины уложив в постель после несчастного случая. Но я не думаю, чтобы в данном случае следовало упрекать Г. Николаеву за то, что она создала своим героям чересчур благоприятные условия. Суть ведь в том, что, невзирая на эти благоприятные условия, связь Бахирева и Тины обрывается и должна оборваться драматически. Закономерность этого заложена в них самих, в сложившихся между ними отношениях. Раз Бахирев не может уйти от семьи, — а он действительно не может бросить жену и детей, это противоречило бы всему складу его характера, — то к такому именно концу они и должны прийти. Особо хочется подчеркнуть, что при всей видимой неправильности своих поступков Тина и Бахирев — настоящие люди. Но оттого как раз — в образовавшейся обстановке — любовь их и становится такой горькой и отравленной.

 

Читатель помнит, конечно, как Тина говорит Вяхиреву: «Наше счастье такое короткое... Так пусть оно будет полным!» Однако физическая близость полноты счастья им не дает— и в этом у Г. Николаевой заключена большая и важная мысль. «Любовь на задворках» не может удовлетворить таких людей, как Бахирев и Тина, хотя чувство, толкающее их друг к другу, растет с неодолимой силой. Однако, загнанное в четыре стены чужой комнаты, обреченное волей обстоятельств на односторонность, оно делается день ото дня все уродливее. «Тина, — пишет Г. Николаева, — любила Дмитрия за цельность натуры, но видела лишь в постоянном раздвоении. Она любила его неуклонную принципиальность, но каждая их встреча была отступлением от его принципов. Она любила его за честность, но видела лишь опутанным ложью. Она любила его за ту большую, кипучую жизнь, участницей которой была недавно, но все дальше отходила от этой жизни, отгораживаясь от нее стенами хибары». «Душа, так же как и тело, — продолжает писательница, — устает и немеет от неестественного, согнутого положения... Они день за днем теряли друг в друге как раз то, что любили».

 

Г. Николаеву критиковали — и не без основания — за некоторые натуралистические подробности в журнальной редакции романа. Но как можно не заметить главного — того, что средствами искусства, правдивым воспроизведением жизненных трудностей автор «Битвы в пути» воюет за подлинную любовь, любовь, в которой сливаются и страсть, и дружба, и взаимная помощь любящих, и совместная борьба их за то, что им обоим дорого?! И как можно не заметить, что личное и общественное здесь связано очень крепко, но только не при помощи назойливой, топорной схемы?

Поэзия труда

Стремление опоэтизировать труд проходит через всю историю советской литературы. На самой заре ее очень искренне и очень наивно оно проявлялось в лапидарных фрагментах «Поэзии рабочего удара» А. Гастева, в ранних, ныне совсем почти позабытых стихах поэтов «Кузницы». С течением времени, с ростом наших писателей поэзия труда советских людей раскрывается в литературе все полнее и красочнее, все конкретнее и вдохновеннее. Приведу несколько строк Э, Багрицкого, сыздавна врезавшихся мне в память:

 

Вставай же, дитя работы.

Взволнованный и босой,

Чтоб взять этот мир, как соты,

Обрызганные росой.

Ах! Вешних солнц повороты,

Морей молодой прибой.

 

В строфе этой такая чистота чувства, такая радость бытия, такая красота, что просто боязно прикоснуться к ней грубым инструментом критического анализа. Да и как прокомментировать, как перевести на язык прозы эти романтические повороты вешних солнц?! Однако можно и должно сказать: поэтом создан здесь прекрасный образ человека — труженика и вместе с тем хозяина жизни, и создан он благодаря тому, что человеческий труд ассоциируется поэтом с самым прекрасным, что есть в природе.

 

Но почему вдруг ожили в моей памяти стихи Багрицкого, когда тема моя — «Битва в пути» Г. Николаевой? Ответить нетрудно — вспомнились они прежде всего по контрасту. В самом деле, представим себе закопченный, чадный, душный чугунолитейный цех и в нем только что приехавшую из колхоза семнадцатилетнюю курносенькую девчурку Дашу. Какая уж тут, в этой духоте и грязи, поэзия! На первый взгляд, работу Даше поручили несложную — лепить на манер детских «пирожков» из песка стержни. Но сперва она дает сплошной брак, а потом долгое время никак не может выполнить норму.

И все же нет для Даши лучшего места, чем этот шумный цех, из-за которого ей приходится проливать столько горьких слез. Она гордится своим званием работницы и готова сделать все, что угодно, лишь бы научиться работать по-настоящему. Зато какое счастье она испытывает, когда ей удается разгадать «секрет» Люды Игоревой, без видимого труда выполняющей по двести процентов. Эта сцена — одна из лучших в романе, и чтобы дать о ней представление, я позволю себе выписать несколько абзацев:

 

«Ровно по гудку Игорева взялась за первую ленту. Даша много раз стояла возле нее. Но раньше она училась последовательности движений и приемов. Теперь они были ясны и сходны с Дашиными. Почему же Люда давала вдвое больше? «Все углядеть! Проникнуть в секрет!—думала Даша. — Если не проникну, мне здесь не жить». Игорева почти не смотрела на руки. Она о чем-то думала, перебрасывалась то с тем, то с другим отдельными словами, а пальцы ее скользили, чуть прикасаясь к арматуре, вкладышам, лопаточке, и сами собой делали все, что надо. Вот она легким движением засыпала состав, и Даша подумала: «Я всем кулаком, а она краем ладошки!» Вот, не глядя, протянула руку к вкладышам, взяла их тремя пальцами, мягко положила на место. И Даша сказала себе: «Я не беру, а хватаю, не кладу, а втискиваю!»

 

Арматура, казалось, сама, когда надо, прилипает к Людиным пальцам, когда надо, отклеивается, — так легко прикасалась она к проволоке. «А я, дурочка, арматуру держу, как мотыгу», — поругала себя Даша.

 

Иногда, в ответственные моменты, Игорева прищуривалась, словно глаза мешали рукам. Даша забыла про самое Люду Игореву, загляделась, залюбовалась ее пальцами. «Какие же вы умнята! Вынули, подправили, обдули, опять положили!.. Ах, хорошо! А мои, мои так сумеют?» Она поглядела на свои пальцы — тоненькие, не хуже Людиных. Пошевелила ими, сперва медленно, потом быстрее и вдруг открыла в них незнакомую прежде гибкость и быстроту и поверила в них — сумеют!

В колхозе Даше приходилось делать грубую работу — мотыжить, копать, косить. Старательная, она привыкла вкладывать в каждое движение рук всю свою силу, и теперь привычная старательность губила ее. Когда она поняла это, то спрятала руки под платок и повторила легкие, скользящие движения Люды. Пальцы шевелились все быстрее, они уже шевелились быстрей, чем она могла скомандовать им. И она удивилась своему открытию: «Батюшки! Могут! Смогут еще быстрей, чем у Люды!»

 

Мне кажется, Г. Николаевой великолепно удалось здесь передать артистизм труда, которым наконец-то овладела старательная Даша. Мы чуть ли не физически ощущаем то чувство освобождения и раскованности, которое охватило девушку, как только она доверилась своим пальцам, и ту огромную радость, которую доставила ей еще вчера такая неблагодарная работа.

 

Среди читателей «Битвы в пути» есть и молодежь, есть и школьники. Что греха таить, не все из них правильно относятся к фабричному, заводскому труду, многие считают, что если они не попали в вуз, то жизнь у них испорчена, искалечена. Думается, роман Г. Николаевой поможет им понять, насколько они неправы. Разумеется, — эта оговорка необходима,— такие запущенные цехи, как чугунолитейный, нуждаются в коренной перестройке, над чем и работают люди, подобные Бахиреву. Но поэзия живет всюду, в самых трудных и неблагоприятных условиях, и когда человек работает горячо, заинтересованно, творчески, его работа непременно принесет ему глубочайшее удовлетворение, внутренне обогатит его, сделает жизнь его яркой и содержательной.

 

В начале этой главки я упомянул о контрастности стихов Э. Багрицкого и романа Г. Николаевой. Нужно добавить: контрастны формы выражения поэзии труда у обоих писателей, но, как и все подлинно советские писатели, они едины в своем отношении к труду как к великой созидающей и облагораживающей человека силе.

Слово и образ

В последнее время вновь обострилась борьба против обесцвечивания и нивелирования литературного языка. Совсем утихнуть борьба эта никак не может — не может по той простой причине, что всегда находятся люди, привыкшие к определенному словарю и определенным словосочетаниям и болезненно воспринимающие всякое отступление от стандартов школьной грамматики. Но, разумеется, в разные периоды литературного развития эта борьба ведется разными людьми по-разному. Сейчас во многих статьях упорно отстаивается право на существование в литературном языке старинных и областных слов, метких и красочных народных речений, по преимуществу крестьянского происхождения. Спору нет, такие слова часто могут обогатить и украсить язык писателя. Однако не слишком ли односторонни авторы этих статей в своих поисках словесных самоцветов? Их волнует, как передать речь престарелой казачки, и гораздо меньше внимания они обращают на те средства языкового выражения, которых требует, скажем, характеристика молодого рабочего, заочника машиностроительного института.

 

Конечно, новые слова, термины политики и особенно техники, взятые вне контекста, подчас менее выразительны, нежели иные старинные слова. Но в художественном произведении все, как известно, зависит именно от контекста. И самый процесс внедрения новых слов в обыденную, повседневную речь наших современников может быть исполнен высокой поэзии.

 

Хочу привести эпизод из повести С. Антонова «Поддубенские частушки». В нем рассказывается о том, как Василий Степанович, председатель укрупненного колхоза, человек уже в годах, читает заявление юного комбайнера Гриши и комментирует это заявление: «Гриша писал, чтобы ему разрешили эксплуатировать комбайн («Ишь ты, эксплуатировать!»— произнес Василий Степанович и покачал головой) напрямик по поддубенской и семиреченской пшенице, потому что поля смежные, а после объединения колхозов крутиться по отдельности на каждом поле агрегату («Смотри-ка ты, агрегату!» — снова удивленно произнес Василий Степанович) нет никакого смысла». Отношение к новым словам, столь уверенное у Гриши и несколько настороженное у Василия Степановича, как видим, для обрисовки этих персонажей чрезвычайно значимо и, безусловно, способствует более яркому их изображению.

 

Новые слова в изобилии входят в нашу литературу в самых разнообразных обличьях — то деловито, то пафосно, то (как в цитированном отрывке С. Антонова) добродушно-насмешливо. И во всех этих случаях они выполняют большую художественную работу, — без них нельзя было бы воссоздать картину современной советской жизни.

 

Для Г. Николаевой в романе «Битва в пути», так же как для многих других наших писателей, важна не столько звучность слова сама по себе, сколько способность его образно охарактеризовать героя. Этим прежде всего руководствуется писательница, определяя лексический состав своего произведения.

 

Главный герой романа — инженер, и это обстоятельство сказывается на его речи, но нисколько не засушивает ее, а, напротив, придает ей заметное своеобразие. Вот как это выявляется, например, в самом начале книги, где Вяхирев показан возле Дома союзов, окруженного в траурные дни марта 1953 года «внезапной и противоестественной пустотой»: «Бахирев торопился пересечь пустынную зону и в тоске мысленно говорил себе:      «Торричеллиева пустота.

 

Искусственно созданный вакуум». Он и сейчас думал привычными инженеру техническими терминами, но они насыщались горечью: «Вакуум в данном случае работает как амортизатор. Но что «амортизируется»? Амортизируется напор чувств человеческих? Зачем?!»

 

Так у Г. Николаевой, между прочим, заметна установка на читателя, которому хорошо знакома вся эта современная терминология и которому вовсе не требуется ее специально разъяснять. Она непринужденно проникает в романе не только в язык персонажей, но и непосредственно в авторскую речь, в авторские описания. Изредка, однако, это делается, на мой взгляд, чересчур уж «щедро». Г. Николаева пишет, к примеру: «Откуда-то из земли, очевидно из обмывочных шлангов, поднимался пар, он опалесцировал в свете цветных фонарей, менял очертания и окраску». «Обмывочные шланги» — техницизм, который, на мой читательский вкус, вполне приемлем, но я не могу того же сказать о словце «опалесцировал».

 

«Битва в пути» — роман многоплановый, и в нем закономерно сталкиваются и перекрещиваются различные стилевые струи. Определяющим при этом является языковое восприятие высококультурного, широкообразованного современного советского человека. На фоне его речи особую характерность приобретают такие языковые факты, как «афоризм» Василия Васильевича «Жизнь идет зигзагой», с лукавством повторенный Сережей Сугробиным, или увлечение Даши «городскими» словами: «технологический процесс», «последовательно», которые она впервые услышала от того же Василия Васильевича.

 

Отбор слов, предназначенных для того, чтобы выявить культурный уровень героя, его симпатии и антипатии, направленность его интересов, в писательской работе играет, разумеется, очень большую роль. Но это, понятно, не единственная задача, которая встает перед писателем как художником слова.

 

Одна из основных задач в романе Г. Николаевой—• раскрытие противоположности между достоинствами кажущимися и подлинными. Вальган с первого взгляда куда эффектнее и энергичнее, нежели неуклюжий «хохлатый бегемот» Бахирев. Это отражено и в языке обоих героев. Если сам Бахирев в унылом раздумье отмечает в собственном своем стиле, в сочиненной им докладной записке, отвратное «соединение занудливости и драчливости», то Вальган блестящ, горяч, он из тех, кто за словом в карман не лезет, ему ничего не стоит увлечь своей речью восторженных слушателей и, если нужно, словесными молниями испепелить незадачливого противника. Но слово у Вальгана сплошь и рядом противоречит делу, отношение к слову у него безответственное, демагогическое, чего он иногда сам не сознает, обманывая не только других, но и себя. Есть в его языке что-то наигранное, актерское. Эту особенность Вальгана вскоре улавливает Бахирев, слушая на заводском митинге директора: «Дмитрия удивило, что привычные митинговые слова приобретают у Вальгана необычную наполненность. В них звучали то светлая, мужественная скорбь, то страстный призыв, то несокрушимая уверенность». Но сперва главный инженер делает отсюда вывод: «Силен, силен директор!» Лишь постепенно и Бахиреву, и другим героям, и читателям романа становится ясным, что ничего настоящего за красивыми фразами Вальгана не стоит. И вместе с тем очевидным становится — слова неречистого Ба-хирева имеют то колоссальное преимущество, что за ними стоит выстраданная, кровная правда человека, который готов за свои убеждения пойти на любые жертвы.

 

Центральный конфликт «Битвы в пути» — конфликт Вальган — Бахирев — решается автором, следовательно, не только композиционно-сюжетными средствами, но и средствами языкового выражения. Правда, не везде одинаково удачно, — «красивости», возникающие в романе при появлении Тины, вряд ли способны послужить его украшению.

Еще раз о современной теме

 

Что такое современная тема? Об этом в последнее время велись многочисленные споры. Вдребезги была разбита в них демобилизующая писателей, теоретически несостоятельная и практически вредная «теория дистанции». Но вместе с тем не обходилось дело без крайностей, когда во имя современности пытались изничтожить исторический роман и даже стали косо взирать на произведения о Великой Отечественной войне.

Однако старая пословица, гласящая, что в спорах рождается истина, и на этот раз оказалась верной. Отпало поверхностное понятие о современности как о чем-то ограниченном узкокалендарными рамками. Сейчас всем ясно, что современность, к изображению которой призывает нас партия, это особый исторический период в жизйи страны и народа.

 

Убедительно сказано об этом Л. Соболевым: «Современность не есть нечто мгновенное. Какое-нибудь социальное явление могло начаться и несколько лет назад, но тем не менее оно продолжает быть для нас современностью. Оно перестает быть ею и уходит в прошлое как некий законченный этап развития общества лишь тогда, когда в этом социальном явлении произойдет какое-то качественное изменение, если оно встанет на следующую ступень развития».

 

«Таким образом, — продолжает Л. Соболев, — если говорить о выражении современности средствами литературы, то временной простор получается довольно широкий». С этим четко и ясно сформулированным положением, полагаю, нельзя не согласиться.

 

До недавнего времени мы говорили и писали о «послевоенном периоде». В наши дни это обозначение уже недостаточно. Послевоенные годы явно разделяются на два заметно отличающихся друг от друга -исторических периода, и водоразделом между ними лег 1953 год.

 

Для Г. Николаевой в ее романе «Битва в пути» современность представляет собой именно особый исторический период, когда в порядок дня выдвинулись новые исторические задачи, которые не могли быть поставлены раньше. Если взглянуть на этот роман с точки зрения развертывания в нем фабулы, пожалуй, можно признать необязательной первую его главу, возвращающую нас к памятным дням смерти и похорон Сталина. Но если подойти к роману шире, если обратиться к лежащей в его основании идейнохудожественной концепции, если взять его сюжет, понимаемый по-горьковски, а не по формалистическим канонам, то очевидным станет, насколько оправданным и закономерным является такой запев книги, такое ее начало.

 

На всей проблематике романа, на том, как осве-лцены характеры его героев, на том, как протекают и разрешаются конфликты, в нем завязываемые, — на всем чувствуется отпечаток нашего времени. В этом смысле «Битва в пути» — подлинный документ эпохи, художественно запечатлевший многие примечательные ее особенности.

 

Историзм повествования сказывается и в тех сопоставлениях нашего современья с недавним и более отдаленным прошлым, которые проходят через весь роман. Благодаря этому отчетливее выступает своеобразный облик нового этапа в жизни страны, многосторонне воспроизводимого писательницей. Отступления к юным годам Бликина и Тины, Бахирева и Василия Васильевича принципиально важны в романе — не потому только, что они помогают лучше понять путь, пройденный этими героями, но и потому, что они помогают лучше понять путь, пройденный страной.

 

Г. Николаева с воодушевлением говорит о сегодняшнем дне, о том решительном повороте, который осуществили на наших глазах Коммунистическая партия и ее ЦК. Она не скрывает тех горьких ошибок и промахов, которые были совершены в прошлом. Но всей совокупностью своих образов ее книга направлена против очернительских, ревизионистских тенденций, что проникли было одно время и в нашу литературу. Характерна в этом отношении очень сильная и многозначительная сцена в ЦК партии. Безнадежно проваливается Бликин, пытающийся по старинке отгородиться от неприятных фактов плохой работы изгородью из парадных фраз, торжественно звучащих цифр и фамилий передовиков. Но когда карьерист Вальган, учуяв просчет Бликина, решает, что надо «развернуться на сто восемьдесят градусов», он кончает не менее печально, чем этот последний. Начав с критики Бликина, Вальган затем в угодническом пафосе ниспровержения всего, что было сделано прежде, принимается все подряд малевать черным цветом. Ему кажется при этом, что он смело и безбоязненно разоблачает недостатки действительности; на деле, однако, как подчеркивает писательница, оказывается, что разоблачил он лишь самого себя» Ничего, выходит, ему не дорого, ничего он не ценит, все готов перечеркнуть одним махом, как Иван, не помнящий родства. Конечно, можно спорить, насколько убедительно то, что так грубо промахнулся именно Вальган, человек достаточно ловкий и сообразительный, но бесспорно, что в этой сцене с большой точностью определен механизм побуждений и выступлений многих «крайне левых».

 

Такого рода экземпляры часто мнят себя ультрасовременными. Но они проиграют «битву в пути», они будут сметены с дороги современности такими, как Бахирев и Чубасов, как Василий Васильевич и Сугробин, как «неподкупная душа» Рославлев и милая девочка Даша, как многие другие герои Г. Николаевой, изображенные с подлинной страстью художника слова.

1959

Категория: Г. Ленобль "Писатель и его работа" | Добавил: fantast (21.05.2016)
Просмотров: 833 | Рейтинг: 0.0/0