Катастрофа в медных трубах

С великим трудом вкатываем мы камень на гору; падает же он мгновенно...

«Камень» достиг солидной высоты, когда Виктор Иванович Вишняков ощутил некое беспокойство. Нет, все казалось надежным, обставленным крепкими подпорками. Однако на всякий случай он вызвал бывшего своего шофера Евгения Сухова, который к тому времени занимал видную должность в торговле Ростова-на-Дону.

— У Сергея, кажется, неприятности. Так вот, учти: если будут спрашивать об этом — надо говорить так, а коль речь пойдет о том — говорите эдак. Вам надо стоять насмерть. Лично мне, как сам понимаешь, ничего не грозит, до меня им не дотянуться...

Бывший шофер подавленно прикрыл дверь кабинета, вышел на улицу и оглянулся на громаду министерского здания. «Наверное, не дотянутся. А там кто знает. Но что же говорить в случае чего? То, что велено? Или...» Подпорки выглядели надежно, однако «камень» зашатался...

Всю эту сцену в просторном министерском кабинете Евгений Сухов излагал, сильно волнуясь. Не в кругу ведь друзей разглагольствовал — давал показания перед коллегией по уголовным делам Верховного Суда СССР. Она слушала дело по обвинению восьмерых, обвинявшихся в целом наборе преступлений, где первую и основную роль играла взятка, связанная с циничным использованием служебного положения.

И Сухов, и его двоюродный брат — тот самый Сергей по фамилии Славин — благоразумно решили «насмерть не стоять». Когда арестовали одного, а потом другого, они, вспомнив те истины, что факты упрямая вещь, а своя рубашка ближе к телу, оба сразу же сказали следователю — «да, было; и это было, и это...»

—           Но кому же шли эти тысячи?

—           Как кому? Виктору Ивановичу, разумеется.

—           Вы уверены в том, что говорите?

Один в одном кабинете, а другой в другом усмехнулись — еще бы не уверены!

Сам же Вишняков еще тешил себя мыслью, что должность так возвышает его над простыми смертными, что ему... ну, на пенсию «по болезни» или на рядовую работу, где он в свои 56 еще покажет себя, как когда-то, давно, на заре, так сказать, туманной юности...

Тогда он был полон сил и дерзаний, умел делать дело и мог открыто смотреть людям в глаза. И он двинулся вверх по служебной лестнице. Стремительно, но честно, по заслугам. Он делал карьеру в самом что ни на есть положительном смысле этого слова — вкатывал свой камень на гору сквозь «огонь и воду»...

Я смотрю на этого человека — привлекателен внешне: большая лысина обрамлена «благородной сединой», которая лишь красит лицо; хорошо поставленная речь.

—           Вы считаете, — задает очередной вопрос государственный обвинитель, — что это была всего-навсего благодарность?

—           Да нет — взятка... Что ж теперь увиливать.

Смотрю на этого человека, слушаю его показания и, честное слово, жалею его — ну, зачем? Что толкнуло? Как мог? Такую жизнь разменять на медяки!

Жизнь Виктора Вишнякова начиналась трудно, но просто прекрасно. Когда фашисты пришли в Таганрог, пареньку из рабочей семьи Виктору было 13 лет. И тогда он мужественно прошел «огонь» — записывал и распространял сводки Совинформбюро, по заданию дяди, связанного с партизанами, переходил линию фронта, был ранен,-попался в облаве — бежал. Смело, даже отчаянно помогал он партизанам и подпольщикам.

После освобождения Таганрога в 1943 году пошел на завод помощником вальцовщика. Показал себя хорошо. Поступил в техникум. Стал бригадиром. Заочно окончил Ленинградский индустриальный институт. Выдвинули его заместителем начальника цеха Таганрогского металлургического завода. Написал и защитил диссертацию. Присвоили степень кандидата технических наук. Почет. Награды. И все — по заслугам.

Это были суровые, честные «воды». Приходилось и во всем себе отказывать, испытывая чувство неловкости перед девушками за скудность своего туалета, и недоедать. Но он шел упорно по избранному пути. Его замечали. Доверяли. Выдвигали... И вот уже сопелочка какая-то пискнула: ты не рядовой, ты не как все, тебе доступно то, что не позволено другим... —       Может быть, — уже на суде говорил он, — это случилось тогда, когда я впервые купил в «особом» подвальчике магнитофон «АККА» по собственной цене, хотя в комиссионке он стоил в два раза дороже...

Начинались испытания «медными трубами» — почетом, аплодисментами, особым положением. Сопелочку уже сменила флейта, потом валторна... Ему аплодировали, когда с трибун он говорил высокие слова, его указания выполнялись бегом, за спиной он слышал шепот, впрочем, явно предназначавшийся для его ушей: «О, Виктор Иванович, это руководитель, он умеет... если он сказал, значит...» Как ласкали слух почтительные слова и аплодисменты, сопровождающие его движение вверх! А застолья и сауны случались все чаще, и уже не шепотом произносились льстивые слова, и шире раскрывались двери особых подвальчиков с дефицитом. К Вишнякову стали обращаться с личными просьбами: не в служебном кабинете, а в том самом банно-застольном кругу — и он «делал».

—           А не поможете ли, Виктор Иванович, мне с машиной, — сказал как-то во время служебной поездки его шофер Женя, ставший то ли приятелем, то ли камердинером.

—           Тебе? Твоим родным? Сделаю.

Дядюшка персонального шофера вскоре купил

«Волгу».

А в следующую поездку на сиденье машины служебной лежал пакет.

—           Что это? — удивился Виктор Иванович.

—           Это вам за «Волгу», ради бога, не отказывайтесь — это просто благодарность, — сказал шофер.

Он долго думал. И — взял. «В конце концов. могут же люди поблагодарить. Женька же почти родной человек».

В пакете было 4 тысячи...

—           До этого случая, — говорит Вишняков суду, — я ни разу не нарушил закон. Да как-то и не думал, что это... нельзя. Собственно, об уголовном кодексе я имел самое смутное представление, и только уже здесь...

—           Но потом-то вы сделки заранее обговаривали? — задает вопрос народный заседатель. — Устраивали машины, квартиры? И брали за это?

—           Было. Брал. Видите ли, мне не повезло с окружением. Родня моего шофера — сплошь дельцы, жена пивом торговала, мать тоже; Славин — проходимец. А тут еще с Батюком познакомился. Он пришел как-то на прием, сказал, что счастлив работать под моим руководством, а потом пригласил «посидеть». Он действовал изощренно. Это окружение меня и втянуло в незаконные дела...

Сколько был я на подобных процессах — одно и то же: меня втянули, я, дескать, чуть ли не дитя неразумное. Но не окружение ему, а он окружению «устраивал» машины, квартиры, должности. И ему несли — в гостиницу, в сауну, в служебный кабинет. Нес Женя, нес Сережа. Он брал по тысяче, по пять, по восемь. Стал назначать по тридцать — это уже за то, чтобы прекратить уголовное дело. Правда, тут сорвалось: юристы не отреагировали на «высокий звонок». А звонок был действительно высоким. Ибо шла у Вишнякова удивительная двойная жизнь. Занимая высокие должности, он тесно общался с людьми, которых теперь характеризует самыми уничижительными эпитетами; его стремительное моральное разложение шло вровень со столь же стремительным продвижением по служебной лестнице.

Происходило «падение вверх», как метко было замечено. «Медные трубы» уже ревели в полный голос, заглушая голос совести и веление долга. Вишнякова приглашают в Минсельхозмаш. На должность заместителя министра. Он переезжает в Москву. Верный Женя остается в Ростове, а его место занимает преданный Сережа — с той же деляческой родней, что и у брата. И снова устраиваются квартиры, машины, должности — только с большим размахом.

А в делах Вишняков по-прежнему энергичен, инициативен, старателен. Он выезжает на места и решает вопросы реконструкции, социального строительства, научно-технического прогресса. А заодно: «Кстати, у вас сдается жилмассив — очень нужна трехкомнатная для министерства, для меня, считайте», «Между прочим, надо поощрить передовика... я бы распорядился», «О чем разговор, Виктор Иванович, будет сделано», «Но это к слову, вернемся к делу: итак, когда вы закончите четвертый цех... надеюсь, о моей просьбе не забудете». «Как можно!»

Было бы утомительно и неинтересно излагать здесь десятки эпизодов — взятки, подлоги, спекуляция, что составили содержание обвинительного заключения, а теперь уже и приговора. Но на некоторых хотелось бы задержаться, ибо они кое-что говорят и о человеке, а главное, о том, к чему неизбежно, разными лишь путями, ведет безудержная погоня за вещами и благами. К чему ведет «потеря нравственных устоев», как сказал сам подсудимый.

Уже были «конверты» за устройство автомашин, квартир. Сначала по «слезным» просьбам Жени и Сережи, а потом, когда просьб не было, Вишняков, договорившись на подчиненном ему предприятии о выделении «лично ему» квартиры или машины, давал поручение своим подручным найти желающего на «Волгу» или трехкомнатную, но такого, который может дать. Желающие находились.

К этому он уже привык. Это стало системой. Понятно, тянуло на сладкую жизнь, тем более что примерным супругом Виктор Иванович уже не был давно. Когда он перебрался в Москву, то очень захотелось ему, чтобы сюда же переехала из Ростова одна особа, которую по профессиональной принадлежности назовем Актрисой.

—           Ничего не выйдет, — сказал «хозяину» Сережа, которому тот поручил устройство дел Актрисы, — в столице знаете как туго с пропиской даже для нужнейших специалистов.

—           Это для меня-то? — Вишняков уже давно уверился, что при должности своей он может все. — Ты вот что, Сережа, подыщи лучше мне парня холостого. Я на приличную должность его устрою, квартиру дам да еще «Волгу» он вне очереди получит. А от него требуется одно: фиктивный брак с...

—           Ничего себе! — воскликнул Сережа, — я бы, Виктор Иванович, сам на таких условиях... жаль, женат.

—           Так разведись...

И Сергей рассказал суду, как потолковал со своей Лилькой, как дала она согласие на развод, как развелись, как получил он должность начальника отдела снабжения, а потом вне всякой очереди «Волгу», как по письму министерства «выбивал» вне очереди квартиру, как регистрировался с женщиной, которую увидел впервые у дверей загса. Славин рассказывает обо всем с улыбочкой. У него сладкая физиономия, хорошо подвешен язык. Я представляю, как преданно глядел он в глаза Вишнякову:

—           Он для меня был идеалом руководителя, я восхищался его простотой и хваткой, я и мысли не допускал, что Виктор Иванович способен на что-нибудь плохое.

Теперь о том же Викторе Ивановиче, соседе по скамье подсудимых, он не стесняется говорить то, что он о нем, наверное, думал всегда:

—           Ты такой же мошенник, как и мы, твои подручные, и ничем ты от нас не отличаешься.

И в общем-то он прав. Но это сейчас, на суде. А тогда Вишняков парил в облаках. О нем уже шла молва, как о человеке, который «все может». И притягивала все новых и новых соискателей благ в обход порядка.

На суде давала показания женщина, дочь которой, врач, была привлечена к ответственности за взятки. И вот через некоего Жору, через Сережу «пострадавшая» обращается к высокому человеку в Москве, который «все может». И он берется избавить от правосудия взяточницу. Берет аванс — 10 тысяч (а всего потребовал 30 тысяч, когда дело было в Ростове, и еще 20 тысяч, когда оно перешло в Верховный суд РСФСР). Звонит туда, сюда. Не помогает, приходится возвращать деньги. Однако вскоре в его сейфе новый аванс — за 25 тысяч берется прекратить дело против дельцов, собиравшихся открыть подпольное производство лимонада. И опять осечка: на звонки и просьбы юристы не отреагировали.

Но молва о всесилии Вишнякова держится стойко. И вот некий Гурам, мошенник без определенных занятий, кстати, осужденный и отбывавший наказание на стройках, в служебном кабинете Вишнякова:

—           Нельзя ли устроить обмен квартирами: Куйбышев на Москву? Пятнадцать тысяч...

—           Попробуем.

Обмен практически нереален. Но есть завод в Подмосковье — Вишняков решает: там найдется «лишняя» жилплощадь. Но кому ее дать, коль скоро сам соискатель осужден; если бы не это, его бы можно было устроить кем-нибудь на подчиненное предприятие. Возникла идея: устроить тещу, выдав ее за молодого специалиста. Этот вариант обсуждался совершенно серьезно. Жаль, теща — пенсионерка. Останавливаются на жене Гурама. Изготавливается липовый диплом несуществующего в природе техникума и по указанию Министерства на завод техником, специалистом по вентиляционным установкам принимается женщина, в глаза не видевшая этих установок; и ей дают однокомнатную квартиру. Пока еще не Москва.

—           Ничего, — успокаивает Виктор Иванович клиента, — первый этап пройден. Теперь будет легче...

Рев «медных труб» глушил даже чувство самосохранения.

Наверное, он бы преодолел и второй этап, если бы не вызов к следователю Прокуратуры СССР.

—           Категорически утверждаю — никаких преступлений я не совершал, меня оговорили, — заявил он возмущенно на первом свидании с Законом.

Правда, уже на следующих допросах он стал рассказывать о своих преступлениях, называя вещи своими именами. То есть что взятка — это взятка, а не подарок, не благодарность и не невинный сувенир, как о таких подношениях часто говорят обвиняемые. А вот нравственные оценки своих деяний никак не даются Виктору Ивановичу. Кто-то втянул, совратил, соблазнил. Да, соблазняли. Прямо — окружающие его проходимцы, косвенно — почести и должности, от которых, как он сам сказал, кружилась голова. Но преступления совершал он сам. И такие, которые оценить стыдно даже сейчас.

Вишняков пал очень низко. Гораздо ниже того уровня, который обозначается словами «опасный преступник». Меня в этом смысле поразил один уголовный эпизод, возможно, из незначительных по масштабам — он «стоил» всего 500 рублей.

Заболела сестра жены его самого верного подручного — бывшего шофера Жени, ставшего директором магазина «Дары Дона». Заболела весьма серьезно. Обратились к Виктору Ивановичу с просьбой устроить в столичную клинику. «Попробую. Надо пятьсот для врачей». «Да сколько угодно». Устроил. Как сам говорит на суде, «врачи не взяли». Но и сделать уже ничего не смогли. Больная скончалась. А 500 рублей Вишняков оставил себе...

—           Вы бы хоть отдали деньги, — заметил попутно с вопросом государственный обвинитель.

—           Меня эти деньги жгут до сих пор, — ответил подсудимый.

Сомнительно. Слишком привычной стала нечистоплотность, которая и привела в конечном итоге на скамью подсудимых Виктора Ивановича Вишнякова и еще семерых, с ним связанных лишь одним — преступными махинациями.

Самым тщательным образом исследовал суд все многочисленные эпизоды. В своей речи государственный обвинитель дал юридическую оценку собранным доказательствам. И это был объективный анализ: от ряда обвинений, если они вызывали сомнения, прокурор отказался, некоторые квалифицировал по-иному. Большое место заняла в его речи характеристика личностей подсудимых, в первую очередь, конечно, Вишнякова.

Что особенно хотелось выделить в обвинительной речи, так это слова прокурора о той бесконтрольности, которая существовала в ряде государственных учреждений, где подвизался Вишняков, и которая, несомненно, явилась одной из существенных причин того, что стало предметом судебного разбирательства. Нарушение элементарного порядка, безответственные звонки «от имени Министерства», всевозможные «целевые выделения», полная неразбериха в компетенции должностных лиц — все это и создавало обстановку, в которой рождались злоупотребления.

Однако под судом все же не Министерство — хотя в его адрес и вынесено частное определение. Под судом конкретные виновники опасных преступлений. И провозглашается приговор. Вишняков был приговорен к 15 годам лишения свободы, его подручные получили различные сроки заключения с конфискацией имущества.