Теодор Жерико. Записки и письма

Из записной книжки

 

Рисовать и писать с великих мастеров древности.

Читать и компоновать. Анатомия. Античность. Музыка.

Итальянский язык.

Посещать курсы по античному искусству по вторникам и субботам в два часа.

Декабрь. Написать фигуру у Дорси. Вечером рисовать с антиков и компоновать различные сюжеты. Заниматься музыкой.

Январь. Ходить к г. Герену, чтобы писать с натуры.

Февраль. Работать исключительно над стилем мастеров и компоновать. не выходя из дома и только одному.

ПИСЬМА

 

Неизвестному. Рим, 23 ноября 3816 г.

 

Прекрасно познакомиться с Италией, но не надо затягивать свое пребывание в ней. Достаточно одного хорошо использованного года; те пять лет, которые даются пенсионерам, скорее им вредны, чем полезны, затягивая ученичество на годы, когда им надо было бы уже начать работать. Они привыкают, таким образом, жить на деньги правительства и проводят в покое и беспечности лучшие годы своей жизни. Они уезжают оттуда, потеряв энергию, неспособными к труду и кончают обывателями жизнь, подававшую большие надежды. Это скорее могила искусства, чем помощь ему, и Римская школа по своему замыслу должна была быть совсем не тем, чем она стала.

 

Многие едут туда, но немногие оттуда возвращаются. Настоящим поощрением этих способных молодых людей были бы заказы на картины для их родной страны, на фрески, украшение памятников, почетные и денежные награды, а не мещанское благополучие в течение пяти лет, от которого жиреет их тело и слабеет их дух.

 

Я делюсь этими мыслями только с Вами, заверяю Вас в их правильности, но прошу их не распространять.

 

Мюзиньи. 1819 г.

 

Я получил Ваше любезное письмо и не нахожу ничего лучшего и более приятного, как тотчас же на него ответить. Слава, как бы Вы ни расписывали мне ее чары и какой бы привлекательной она иногда не казалась мне самому, не поглощает меня целиком, и я уделяю ей меньше внимания, чем обязательствам нежной и доброй дружбы.

 

Я больше польщен Вашими четырьмя строками и милыми предсказаниями моего успеха, чем всеми печатными статьями, в которых оскорбления и похвалы расточаются с равной степенью проницательности. Художник, выступая в роли скомороха, должен приучить себя относиться с полным равнодушием ко всему, что исходит от газет и газетчиков. Страстный поклонник истинной славы, он должен чистосердечно искать ее в красоте и возвышенном, оставаясь глухим к шуму, который подымают продавцы суетного фимиама.

 

Нынешний год наши газетчики дошли до предела смешного. В картине прежде всего ищут, какова ее направленность. Так, либеральная статья хвалит то или иное произведение за подлинно патриотическую кисть, за национальную манеру письма5. Та же картина в суждениях крайне правой будет не чем иным, как революционным произведением, выдержанным в бунтарских тонах. Будут утверждать, что лица персонажей выражают ненависть к отечески заботливому правительству. А выражение лица одного из моих персонажей дало повод некоему «Драно блан» обвинить меня в клевете на все Морское министерство6. Несчастные, пишущие подобные глупости, наверное, не голодали две недели, иначе они знали бы, что ни поэзия, ни живопись неспособны с достаточной силой передать мучения, которые перенесли люди на плоту.

 

Таков образчик славы, которой нас хотят почтить, и те причины, которые могут нас ее лишить. Признайтесь — она заслуживает того, чтобы ее называли «суетой сует». Но и я не отнесся бы с презрением к тому роду славы, которой дорожил Паскаль и которую любите Вы.

От всего сердца Ваш Т. Жерико.

 

Дедрё-Дорси. Лондон, 12 февраля 1821 г.

 

[...] Я вовсе не забавляюсь [тут], я веду совершенно такую же жизнь, как и в Париже, много работаю дома, а потом для отдыха брожу по улицам, на которых всегда такое оживление и так много разнообразия, что уверен, Вы не ушли бы с них. Но причина, которая Вас притягивала бы, меня, наоборот, гонит прочь. Я чувствую, что с каждым днем становлюсь все благоразумнее, но все же я самый безумный из всех мудрецов, так как ненасытен в своих желаниях и что бы ни делал, всегда хочу делать что-то другое. Все же я рассудительнее Вас, по крайней мере я много работаю и занимаюсь литографией; на некоторое время я посвятил себя этому жанру, он является новинкой для Лондона и имеет необыкновенный успех. Если бы у меня было бы немного больше упорства, наверное, я мог бы составить себе порядочное состояние. Надеюсь, что рта работа послужит мне своего рода рекламой и что настоящие знатоки, узнав меня, дадут мне достойные меня заказы. Вы скажете, это честолюбие, но нужно ковать железо, пока горячо, и, так как меня уже начинают признавать, то я отправил к черту все «Иисусовы сердца» 7. Право, это нищенское ремесло, с ним умрешь с голоду. Я отрекаюсь от котурн и от Священного писания и запираюсь в конюшне, откуда я выйду только осыпанный золотом. Если бы Шарле8 тоже взялся бы за это дело, он скоро смог бы угостить нас обедом. Передайте, пожалуйста, от меня всяческие пожелания этому бездельнику. [...]

 

Орасу Верне. Лондон, 1 мая 1821 г.

 

Мой дорогой Орас, наконец-то я получил от Вас весточку. Стоило немалого труда выманить у Вас несколько слов, но вот, наконец, мои труды увенчались успехом. Вы меня не совсем забыли, больше мне ничего не надо. Славный Пюжоль 10 посетил меня вместе с Жемви-лем, они привезли мне несколько писем, но я стал их читать лишь после того, как выжал из обоих все, что они знали о Вас и Ваших работах. Поверьте, что я радовался успеху последней Вашей вещи, но мои поздравления я отложу до того момента, как я ее увижу. Мне кажется, что иначе нельзя поступать с художниками и друзьями: вокруг Вас слишком много пошлых льстецов, которые говорят то, что они сами не чувствуют, и которые почти в состоянии отбить охоту создавать прекрасное своею неспособностью распознать его.

Я говорил недавно своему отцу, что лишь одного не хватает Вашему таланту, именно того, что он не закалился на уроках английской школы, и я повторяю Вам э™! ибо знаю, как Вы цените те немногие работы английских художников, которые Вы видели.

 

Только что открывшаяся выставка еще больше убедила меня в том, что только здесь понимают и чувствуют цвет и освещение. Вы не можете себе представить, какие прекрасные портреты и как много пейзажей и жанровых картин выставлено в ртом году; как изображены животные на полотнах Уорда и восемнадцатилетнего Лрнд-сира и, старые мастера не сделали бы лучше. Нужно, не краснея, вернуться опять в школу. В искусстве можно достичь прекрасного только путем сравнения. Каждая школа имеет свой характер. Если бы можно было соединить все их качества, — это и было бы совершенством. Для этого нужны постоянные усилия и большая любовь.

 

Здесь я часто слышу сетования на то, что нет хорошего стиля в рисунке, причем завидуют французской школе, как гораздо более искусной. Почему же мы тоже не жалуемся на наши недостатки? Какая нелепая гордость заставляет нас закрывать на них глаза? И разве мы можем оказать честь своему отечеству тем, что будем глупо повторять, что мы лучше всех, и будем отказываться видеть хорошее, где бы оно ни находилось? Останемся ли мы навсегда сами своими судьями, и не станут ли когда-либо наши картины, находящиеся в галереях вместе с картинами других стран, свидетельством нашего тщеславия и нашей самонадеянности?

 

На выставке я возносил мольбы, чтобы часть тех картин, которые я видел, попали когда-нибудь в наш музей. Такой урок был бы гораздо полезнее всех рассуждений. Как охотно я бы показал даже самым искусным нашим художникам несколько портретов с этой выставки, которые вполне соответствуют натуре и непринужденные позы которых не оставляют желать ничего лучшего: право, они только что не говорят. Как было бы полезно познакомить с картиной Уилки 12, трогающей своей экспрессией! Из маленькой картины с самым простым сюжетом он сумел сделать замечательное произведение. Действие разыгрывается в Доме инвалидов; при получении известия о победе ветераны собираются, чтобы прочесть «Бюллетень» и порадоваться известию. Уилки изобразил различные характеры с большим чувством. Я хочу рассказать Вам только об одной фигуре, которая кажется мне наиболее совершенной и поза и выражение которой невольно вызывают слезы. Это жена солдата; думая только о своем муже, она пробегает испуганными, полными страха глазами список убитых. Ваше воображение нарисует все, что выражает ее искаженное лицо. Тут нет ни крепа, ни траура и зловещая молния не прорезает неба, напротив, вино течет по всем столам. И, несмотря на это, Уилки достигает высоты патетики самой жизни. Я не боюсь, что Вы сочтете меня после этого англоманом. Вы знаете так же хорошо, как и я, что у нас хорошо и чего нам не хватает.

 

Весь Ваш Жерико.

Эжену Изибеи [без датыI

 

Я видел вчера твоего дорогого отца, который так внимателен ко мне; он уверял меня, что тебе будет приятно получить от меня весточку. Я шлю тебе, мой дорогой Э®ен, привет и тысячу изъявлений дружбы. Сейчас у меня появилось больше надежды — действительно я чувствую себя немного лучше. Тем не менее я не решаюсь торжествовать победу, боясь потерпеть полное поражение. Я завидую тебе, что ты можешь работать; не пугаясь, что меня назовут педантом, я прошу тебя — не теряй ни одного мгновения, которое ты можешь с пользой употребить благодаря хорошему здоровью. Твоя молодость тоже пройдет, мой юный друг.

 

Прощай. Сердечно твой

 

Жерико.

Категория: Искусство | Добавил: fantast (23.12.2018)
Просмотров: 630 | Рейтинг: 0.0/0